Проза

Кобзев Виталий

ДУГА-РАДУГА

После долгой прогулки по лесу я остановился возле глу­хого кордона лесника. Коренастый не по возрасту старик оказался приветливым и интересным человеком. Он мно­го рассказывал о жизни разного лесного зверья, показывал охотничьи трофеи. Потом предложил отдохнуть в своей сто­рожке. Устроившись на лавке у окна, я скоро задремал.
Просыпаюсь от широкого, будто морского шума. По­ловина неба лиловеет от тучи, половина светится ярчай­шей лазурью, и ливень, звучный и прямой, сечет землю золочеными копьями, стремительно бежит, дымится по лесному простору.
Туча, быстро перемещаясь по небу, сгущается, стано­вится черно-смоляной и вдруг дробится на части огненным клинком. Лес оглашается таким перекатно-тяжким ударом, от которого сотрясается земля.
Ливень тут же смолкает, туча дымной скалой высится далеко за лесом, и на землю падает цветной полукруг раду­ги. Один конец ее опускается в озеро, до дна озаряя его, другой — жар-птицей бьется совсем недалеко от сторож­ки, среди молодых светло-зеленых листков.
Девочка-подросток, внучка лесника, бежит туда, протя­гивая руки: «Радуга-дуга! Дуга-радуга!» и вся как бы вспыхивает веселым пурпурным пламенем.
Густо и остро пахнет молодыми листьями, мокрой хво­ей и теплой землей, щедро, вперебой заливаются птицы, а воздух налит такой свежестью, что мне, как и этой девочке, хочется вскрикнуть от радости.
Я оглядываю бесконечную даль леса—сторожка стоит на взгорье — и почти шалею от всего этого весеннего сча­стья, оттого, что жизнь неизмерима, как и эти родные леса, и чудесна, как эта радуга.

«ВЕДЬМИНЫ КРУГИ»

У каждого месяца свои прелести. Май радует сочной зеленью, июнь — бархатистостью цветения, август — оби­лием плодов в садах и огородах. У каждого человека есть свой любимый месяц. И ждет он его с нетерпением.
Но вот он, дождливый и туманный сентябрь. Нет-нет да налетит сырой ветер, сорвет с осины золотистый листок и гонит, гонит его над промокшими полянами, над серой от дождя стерней.
Сентябрь — время грибов. В выходные дни Леса напол­нены шумом машин, мотоциклов, поляны пестреют раз­ноцветием курточек, платочков, кепок. И теряется в этом шуме-гаме заповедность чащобы, ее сказочная таин­ственность.
С лесом надо быть наедине. Лучше, когда он только просыпается. Между деревьев курчавится туман. А когда уже пожелтевшую листву пробивают солнечные лучи, ту­ман поднимается выше и там тает. Дышится легко, свобод­но, приятно холодит утренний воздух. Так и хочется обо всем этом рассказать в стихах:
Застыла роща в безголосье,
Пожухли травы в полусне,
Трубят в лесной чащобе лоси,
Белеет иней на стерне...
И вот уж время листопада.
Берёт сентябрь свои права.
В березняковой колоннаде
Звучат осенние слова.
Стекают капли дождевые
С еловых пасмурных бровей.
Тепло уносит из России
На крыльях стая журавлей.
Проститься с красками природы
Зарёй туманною иду.
Не листья, кажется, а годы
С деревьев падают в саду.

...Я вышел на небольшую поляну. Откуда-то сверху до­носился заставляющий насторожиться звук. Оглянулся по сторонам. Таинственное звучание повторялось чаще. Те­перь оно походило на гулкое скрипение и наводило робость.
На этой же поляне оказался человек в длинном плаще, в его руках был кнут. Поздоровались. Он представился пас­тухом.
— Ишь расскрипелись, аж жутко, — показал он в сторо­ну сосен.
Только теперь мне стало все ясно. Одна сосна наклони­лась своим стволом к другой. При покачивании на легком ветерке стволы терлись друг о друга, издавая глухой скрип.
— Э, да тут место нехорошее, — сказал старик, смотря под ноги.
Поляна была сплошь усеяна грибами. Росли они плот­но, образуя круги.
— Это ж «ведьмины круги», — как-то испуганно про­изнес он и заторопился прочь в чащу.
Я не спеша набрал лукошко и вышел на дорогу. А скоро на «попутке» мчал к городу.
Во дворе дома я рассказал об удивительных «ведьминых кругах» и об испуге старика. Слушали все насторо­женно.
— Чудак этот пастух, — вмешался в разговор учитель ботаники Иван Васильевич. — Ничего таинственного в «ведьминых кругах» нет. Если не нарушать грибницу, она разрастается от центра все дальше и дальше. Внутри гриб­ница отмирает, поэтому грибы могут вырастать только по ее краям, образуя довольно четкий круг. В народе такие круги называют «ведьмиными».
Все рассмеялись
Оказывается, все как просто и в то же время сложно устроено в природе. Постоянное общение с ней обогаща­ет новыми и новыми впечатлениями, дает огромный заряд бодрости и настроения.

СИНИЙ ЛЕВ

К вечеру ливень, наконец, перестал, на западе проглянуло солнце. Все вокруг: и полевые дороги, исхлестанные лучами, и сельская церковь на косогоре, и южный склон неба, где крас­ной ресницей задрожал месяц. — все радостно затихло и ос­лепительно засияло.
Винно запахло березовой и дубовой листвой из рощи, горь­кой полынью и сырыми пряно-мокрыми травами с лугов.
А над ближайшим лесом, на севере, стояла, не дви­гаясь, отгремевшая и отсверкавшая туча, и все каза­лось, что это поднялся на задние лапы, а передние по­ложил на вершины леса какой-то чудовищно огромный синий лев.

ЛЕТНЯЯ НОЧЬ

Весна незаметно перешла в жаркое лето. После знойно­го дня приятно ощущать вечернюю свежесть листвы, росы, озера, лежащего голубой чашей. На западе, за речкой, только что спустилось солнце, оставив в памяти о себе оранже­вый полог, на юго-востоке, за полями, показалась мутно­красная, будто каленая луна.
По лесной опушке задымились сквозные тени, озеро по­крылось Как бы малень­кими кофейными блю­дечками. Проходя по бе­регу, я заметил юношу и девушку из соседней де­ревни. Девушка часто смеялась, и смех ее раз­носился над водой, спо­ря своей чистотой с лун­ной дорожкой.
На просторах широ­кой дороги кто-то пел старую русскую песню о могучем дубе, и про­тяжно-задушевный го­лос широко плыл над разливом травы, стек­лянно-изумрудной от луны.
В деревне кто-то заиграл на гармошке — тихо, мягко, на грустный и нежный лад, и эти звуки хорошо дополняли красоту летней русской ночи.
Я пошел глухой лесной тропинкой, и все вокруг показа­лось мне таинственным: и вершины елок, похожие на мед­ные шлемы, и метнувшаяся в сумрак трава, и неторопли­вый топот пробежавшего неподалеку зверька.
На озере стоял веселый плеск и говор: юноша и девуш­ка купались, вперегонки плавали в неостывшей воде, рас­плескивая по ней лунные лучи.
Я неторопливо брел к дому, с жадностью вдыхал запах лесной травы и деревьев. Хотелось остановить ход време­ни, чтобы долго наслаждаться и отражением луны в озере, и запахами сосновой смолы, и чистым смехом купающих­ся влюбленных.

ЛОСИНАЯ ВОДА

Прошли, наверное, около пятнадцати километров. Уже порядком устали ноги, ружье оттягивало плечо. Лесная тропинка иногда терялась в зарослях можжевельника. Не устала только собака. Она перебегала от одного куста к другому, обнюхивала пни, поднимала лапами зелено­ватый мох.
Вовка устал больше всех, он плелся позади и все время просил отца вернуться домой, но отец не соглашался. Он знал, что недалеко есть озеро, к которому всегда приходят лоси. Там можно отдохнуть; напиться воды и полюбоваться гордыми красавцами леса.
Вспомнил он это озеро потому, что однажды после та­кой же вот долгой ходьбы прилег с товарищем по охоте отдохнуть на густую траву. Лежали молча. Неподалеку вдруг шевельнулись ветки и снова все стихло. Когда он по­дошел к тому месту, то увидел под кустом маленького ло­сенка. Так часто бывает, когда лосиха покидает своего детеныша и уходит на пастбище. На его слизистую мор­дочку уселись комары, лосенок махал головой, но ничего не мог сделать. Охотники согнали комаров. Теперь фото­графия малыша висит в Вовкиной комнате...
Первым озеро заметил Вовка. Несмотря на усталость, он пошлепал по трясине к воде. В озере отражались облака и просветленные верхушки сосен. На темном дне лежали ветки, сосновые шишки и иголки, виднелись вмятины лосиных следов Вовка на­клонился и жадно стал пить прохладную воду. От нее пахло лесной све­жестью и настоем хвои. Чем чаще он делал глот­ки, тем быстрее, каза­лось, исчезала усталость. Когда вышел на берег, ему стало совсем легко, будто не было пятнадцати километров ходьбы по мшистым кочкам леса.
— Теперь я знаю, почему лоси такие сильные, — сказал он отцу. — Они свою, особую воду пьют.