Усманский

краеведческий портал

Кучеев А. Город моего детства

ГОРОД МОЕГО ДЕТСТВА
(Бытовые зарисовки)

Я не краевед и не хочу утомлять читателя скучным очерком истории Усмани тех лет. Предлагаю лишь зарисовки, как бы фотографии наиболее интересных уголков города, которые давно уже не сохранились или выглядят теперь совсем иначе: попробуем набросать картинки городского быта, безвозвратно канувшего в прошлое, и малопонятного молодому поколению. И это понятно: ведь с тех пор прошло 50 лет!
Судьба как бы пощадила наш город. Стороной прошла гражданская война (за исключением нескольких дней погромов банды генерала Мамонтова). И уж совсем не тронула Великая Отечественная: в черте города не было боев, не рвались снаряды и бомбы. А потому наша благодатная Усмань смогла сохранить свое лицо, тот внешний облик уездного торгово-мещанского города со множеством купеческих особняков, старинной постройки домов зажиточных горожан, административных зданий, типичных для всякого русского уездного города. Он словно сошел со страниц рассказов А.П.Чехова, это уездный город N. Так же он выглядел и в годы моей молодости.
Напротив средней школы № 1, где я в то время учился (сейчас это здание медучилища), - городской сад.
И весной нам, старшеклассникам, на последних уроках второй смены усидеть за партами становилось все труднее: по вечерам в горсаду начинались танцы. В раскрытые окна заглядывали только что распустившиеся ветки берез, тихо подкрадывался майский вечер, а в городском саду духовой оркестр дразнил нас своим первым вальсом.

Ну какие тут теоремы и аксиомы, придаточные предложения и знаки препинания!
Должен сразу сказать, дорогой читатель, что танцы тех лет с нынешней дискотекой ничего общего не имеют: у них принципиально различное происхождение. Наши танцы были последними затухающими аккордами уходящего века, а дискотека, как явление, в это время только зарождалась, да и то не у нас, а на Западе.
Репертуар духового оркестра был разнообразен: непременный вальс, которым ровно в 8 часов вечера традиционно начинались танцы, вальс-бостон, танго, фокстрот, полька, краковяк, несколько старинных бальных танцев.
Люди моего поколения хорошо помнят, как трудно было попасть на танцплощадку: в выходные дни она была просто переполнена. Посетителями ее были не только молодежь, но и люди зрелого возраста. Всего лишь несколько лет как отгремела война, и на аллеях горсада, и на танцах можно было встретить и боевого офицера в военной форме со своей подругой.
Рядом с танцплощадкой весь вечер работал буфет, где можно было выпить не только кружку пива, но и что-нибудь покрепче. Кстати сказать, этот буфет жил какой-то своей тихой и мирной жизнью, и его горячительные напитки отнюдь не становились возмутителями спокойствия: будучи в те годы завсегдатаем танцев, я что-то не помню ни пьяных разборок, ни безобразно пьяных на аллеях сада.
Танцы заканчивались около полуночи, люди расходились, а оркестр каждый раз играл им вслед одну и ту же мелодию из популярной песни "Доброй ночи, мои москвичи..."
Удивительно, но вплоть до середины нашего столетия Усмань все еще сохраняла яркий и самобытный реликт своего далекого прошлого - базар. Я не оговорился: именно базар, а не рынок, каким он стал в наши дни.
Базар был, я бы сказал, огромен, вся площадь нынешнего рынка и стадиона, а в выходные дни он прихватывал себе территорию всех околорыночных торговых точек, выстроенных позже.
 Дом врача Песчанского

Вся основная торговля велась, конечно, в воскресные дни, а по субботам были так называемые подторжи. Чтобы пораньше продать свой товар, крестьяне привозили его загодя. И тогда вся близлежащая к базару территория устанавливалась возами, подводами и санями, из которых иногда торчали плохо прикрытые ветошью целые свиные или говяжьи туши, блеял и мычал пригнанный на продажу скот.
На том базаре можно было купить практически всЁ: и корову, и лошадь, и примус вместе с набором иголок к нему. На месте стадиона торговали живым скотом, домашней птицей. Здесь же продавали и корм для них: стояли возы с сеном, соломой, мешками с зерном. Привозили на продажу строевой лес, тес, доски и прочие стройматериалы.
Ну, конечно, торговали продуктами питания, великим множеством самых различных подержанных вещей, всякой домашней рухлядью и прочим ассортиментом, как на всякой барахолке. Но иногда среди всего этого дешевого хлама встречались прямо-таки антикварные вещи, кузнецовский фарфор, например.
В каком-то углу базара продавали гармони. Здесь всегда было людно: инструменты выбирали, а любители просто играли.
Водопроводной колонки на базаре не было. В летнюю жару мальчишки лет 10-12, умудряясь как-то протискиваться сквозь толпу с криками "Ну, кому воды холодной?!", разносили ведра с водой. Кружка воды у такого водоноса стоила 3 копейки.
Заложив руки за спину, по базару разгуливали бородатые цыгане, деловито приценивались; мелькали цыганки в своих ярких одеждах. Невидимками в толпе шныряли жулики-карманники. Чуть зазевался - карман разрезан и нет кошелька.
Асфальта под ногами еще не было, и о санитарном состоянии такого торжища говорить не приходится: в непогоду стояли лужи и под ногами чвокала непролазная грязь, а в летнюю жару люди задыхались от пыли; в местах торговли живым скотом держалось стойкое зловоние.
С самого раннего утра базар шумел, галдел, ругался и бранился. Всякие конфликтные сценки с выяснениями прав потребителя, пьяная ругань — словом, все, что было присуще базару русских провинциальных городов.
Долго еще это наследие прошлого сохраняло свой экзотический облик, пока для торговли скотом городские власти не отвели другое место где-то за чертой города и на этой части базара был сооружен стадион.
А прежде стадион многие годы отравлял жизнь соседствующих с ним горожан на месте нынешней музыкальной школы и памятника Ленину. Он был обнесен двухметровым дощатым забором, побелен известкой, и уж в самом центре города такое спортивное сооружение выглядело нелепо. Клубы пыли над ним, оглушительный рев болельщиков и неистребимый мусор внутри и снаружи решили его участь: стадион перенесли на другое место. Много мытарств претерпела еще одна городская площадь. До революции на этом месте высился Богоявленский собор, краса и гордость города. В нем была высокочтимая в народе икона Корсунской Божьей Матери. В 30-х годах храм взорвали, а на этом месте образовался огромный пустырь. Он зарастал бурьяном и лопухами, стал пастбищем для коз и прочей домашней живности. Одно время отцы города приспособили этот пустырь под первомайские демонстрации, для чего на месте нынешнего общежития сельхозколледжа соорудили кирпичную трибуну. Я застал ее остатки, со времени ставшие отхожим местом. Позже на этой довольно большой территории построили кинотеатр "Коммунар" и несколько жилых домов.
Городской пляж в те годы был в Песковатке, поблизости от лагеря "Орленок", и занимал весь правый песчаный берег реки. По площади он был во много раз больше и длиннее нынешнего. На берегу бил родник с чистой питьевой водой. В некоторых местах речки заросли желтых кувшинок и белых лилий. Прямо за пляжем - сосновое начало заповедного леса. Красота, да и только! В выходные дни на пляж съезжалось и сходилось чуть ли не полгорода; откуда-то приезжал буфет с закусками, лимонадом и прочим. Отовсюду звучала музыка, а молодежь ухитрялась устраивать на песке даже что-то вроде танцев в купальных костюмах.

Ежегодно нас посещали непрошеные гости-цыгане. И не какие-нибудь несколько семей, а целый табор. Они появлялись внезапно, каждое лето. На лугу, справа от Девицкого моста, ставили свои шатры и долго, неделю, а то и две по вечерам до поздней ночи горели их костры.
В это время хозяйки, хорошо зная их хитрый и вороватый нрав, плотно закрывали двери своих домов и, наученные горьким опытом, не отзывались ни на какой стук: группы цыганок в своих ярких традиционных одеждах и непременно с младенцами на руках, буквально прочесывали город. Обобрав слишком доверчивых обывателей или прикарманив кое-что в базарной сутолоке, цыгане так же внезапно, всегда рано утром, покидали город.
Однажды я был свидетелем странной драки в таборе. Таких чисто азиатских приемов рукопашного боя я не видел ни в кино, ни позже на экранах телевизора. Сбежалась толпа зевак: стояла милиция, громко комментировала и смаковала кровавое зрелище, но в драку не вмешивалась. Старые цыганки, стоя на коленях, истово били земные поклоны и зычно вопили к Богу.
Разрешив конфликт таким образом, часть табора тут же разобрала свои шатры и спешно покинула город.
К слову сказать, цыгане пока для науки во многом народ загадочный.
Церковь в те годы переживала свои далеко не лучшие времена. Не звонили колокола, не было крестных ходов (за исключением Пасхальной ночи), под страхом быть исключенным из пионеров или комсомола молодежь практически не посещала храм. Но Церковь жила и соблюдала все свои веками сложившиеся обычаи и обряды. Ежегодно, накануне праздника Крещения (или Богоявления), группа дюжих мужчин ломами и топорами вырубали в замерзшей реке справа от Девицкого моста большую прорубь в форме креста. В народе такую прорубь называли Ярдань (от названия р. Иордан). На другой день происходило торжественное водосвятие, и масса горожан набирала из проруби уже освященную воду.
Жили мы тогда бедно: только-только приходили в себя после страшной войны. Дом быта вполне успешно заменяли бродячие слесари. Идет такой по улице и кричит: "Лужу ведра и кастрюли! Чиню примусы!" Заслышав его, хозяйки одна за одной приносили весь свой искалеченный кухонный скарб. Лудильщик, усевшись поудобнее где-нибудь в тени прямо на улице, за копеечную мзду быстро чинил все эти нехитрые вещи.


Кучеев, А. Город моего детства: бытовые зарисовки / Кучее Альберт // Новая жизнь. - 2000. - № 59 - 61.