Усманский

краеведческий портал

Ошевнев Ф. Сила воли

СИЛА ВОЛИ
Рассказ

Давно дело было, в конце шестидесятых. Ваш покор­ный слуга тогда в пятый класс ходил. И очень любил конфеты, особенно же шоколадные, с белой начинкой: "Пилот", "Весна", "Озеро Рица". Не скажу, чтобы особенно часто они мне перепадали, а все же чуть чаще, нежели старшей на четыре года сестре Иринке. Сладким нас боль­ше баловала бабушка Дуся, которая в доме была главным воспитателем.

Заканчивалась вторая четверть, и я жил в предвкуше­нии новогоднего праздника и зимних каникул. У нас во дворе снежинками на иголках уже серебрилась купленная отцом разлапистая сосенка. Мне так хотелось поскорее поставить ее дома и украсить...

И вот, наконец, отец принес из сарая крестовину, чу­точку подпилил ствол лесной красавицы и установил ее посреди зала. Игрушки развешивали мы с сестрой — под контролем бабушки.  

О, эти елочные игрушки моего детства! Пузатые бу­дильники с сошедшимися на 12-ти стрелками, лубочные избушки с заснеженными крышами, симпатичные фигур­ки лесных зверюшек, изящные сосульки, грибы-крепы­ши... И шары — крупные и поменьше, разноцветные, пе­реливающиеся, с рисунками, выпуклостями и углублени­ями...

В заключение священнодействия бабушка неожиданно принесла еще конфеты "Пилот" — двенадцать штук, я их сразу сосчитал, и мы на нитках повесили лакомство за хвостики фантиков.

— Пусть пока покрасуются, а после праздника разде­лите поровну. Ничего себе испытание для меня, сладко­ежки! Еще и ёлка рядом с моим диваном: утром глаза открыл — конфеты с веток дразнятся, спать ложишься — опять душевное расстройство.

Словом, уже через два дня "не вынесла душа поэта”... Ведь половина конфет моя, так? И какая разница, когда именно их употребить?

Первой "жертвой" стал "Пилот" с нижней ветки. Подгадав момент, я с наслаждением сжевал его, не срывая фантика с ветки, а потом свернул бумажку так, словно конфета еще внутри. Лиха беда начало — в тот же день добрался и до второй, а следующим утром до третьей. Ликвидировав полдюжины "Пилотов", временно остано­вился: оставшиеся-то уже не мои... Однако я быстро при­шел к мысли, что сестра почти взрослая и вообще за свою длинную жизнь куда больше меня всяких вкусных вещей переела, так что пора восстанавливать справедливость. И без угрызения совести опустошил очередные два фантика. Потом, даже внутренне не оправдываясь, просто "приго­ворил" еще два "Пилота". Доел бы и последние, с самого верха елки, семь бед — один ответ, но тут наступило 30-е декабря и на школьном новогоднем празднике мне вру­чили традиционный подарок.

Я хотел было подстраховаться, завернуть в пустые фан­тики конфеты из кулька, но... Это все шоколадные выби­рать? Жалко...

Развязка наступила после новогоднего ужина, его нам с Ириной устраивали в десять вечера, и который я весь просидел, как на елочных иголках... Эх, и быть бы мне битым широким отцовским фронтовым ремнем, на кото­ром папа точил трофейную бритву "Золлинген", однако меня отстояла бабушка. Только изъяла четыре наиболее интересные конфеты из оставшихся в кульке и вручила возмущенной, с мокрыми от слез глазами сестре. Мне же только попеняла:

— Нету у тебя, друг ситцевый, силы воли ни на грош. А еще — мужчина будущий! Срамота! — и отошла, в сер­дцах махнув рукой.

Очень меня те слова бабушки пробрали, даром, что мал был. Любым путем доказать захотелось: конфеты — пустяк, а сила воли имеется, и настоящий мужчина — такой, как мой кумир актер Жан Маре из любимого филь­ма "Парижские тайны", из меня обязательно получится.

Пожалуй, то был первый в моей жизни по-взрослому осознанный поступок. В сильно потощавшем кульке-по­дарке оставалась большая шоколадная медаль в серебря­ной фольге: космический корабль, удаляющийся от земли. Медаль сберегалась напоследок, дабы слаще казалась. Взял я ее и с отчаянной решимостью принес бабушке.

— На, возьми, а отдашь на следующий Новый год, тогда и съем. И попробуй только сказать, что у меня силы воли нет!

— Э-э-э-, друг сердешный, так дело не пойдет, — воз­разила бабушка, — невелика важность, если я шоколадку под ключ упрячу. А вот ты ее в свой стол положи, да чтоб все время под рукой, да и потерпи годик. Тогда — герой!

На том и порешили. И еще — что это будет наш секрет.

Намучился я. Особенно попервоначалу. Сядешь уроки делать, а мысль о рядом лежащей сласти все знания от­гоняет. Вынешь шоколадку, посмотришь на нее — тьфу, сгинь! — и назад, в ящик. Я уже и серебряную фольгу с обеих сторон сдирал, и шоколад нюхал, и языком к вы­давленному рисунку прикладывался. Ах, как хотелось от­грызть хотя бы ту же "землю", либо ракету слизать... Ба­бушка же примерно раз в месяц интересовалась:

— Ну как там твоя медаль? Есть еще сила воли, не съел?

Я несся к столу, и медаль — вот она! О, как я был в те секунды горд и счастлив!

Летом терпеть было попроще: каникулы, еще и в гости уезжали. Вернулся — и сразу к столу: на месте ли "сила воли"? Да куда ей деться...

А вот в сентябре едва не сорвался. Получил нагоняй от матери за то, что гулял много, по-летнему, а за уроки садился под вечер. Просто загорелось эту проклятую ме­даль изничтожить! Спасибо бабашке — вовремя углядела, что с внуком что-то не то и про "силу воли" напомнила...

Дотерпел-таки я до Нового года! За праздничным сто­лом бабушка открыла домашним нашу тайну и торжест­венно разрешила мне съесть шоколадный символ моей силы воли. К тому времени медаль треснула — как раз меж землей и ракетой и сильно высохла, затвердела. Даже посветлела почему-то. Пришлось ее буквально грызть. И все равно это был самый вкусный шоколад, который мне довелось попробовать в жизни.