Проза

АННА КИСЕЛЕВА: ПЕДАГОГ, ДЕПУТАТ, ПИСАТЕЛЬ
Часть 2
Часть 1

В том же 1947 году, когда Киселева стала депутатом, у нее родилась дочь Лида, моя мама.
В 1949 году Киселеву награждают орденом «Знак По­чета», а в 1951 году вторично избирают депутатом Вер­ховного Совета РСФСР. В1947 году ей присваивают звание Заслуженного учителя РСФСР. Ее дочь вспоминает, что в детстве она плохо знала своих родителей в лицо. Они ухо­дили на работу, когда ребенок еще спал и приходили, когда дочь уже спала. А если Анна Николаевна была дома, то или работала над повестью «4 года», или принимала посе­тителей. Так что выражение «работала круглосуточно» вполне соответствует истине. Такая нагрузка подорвет любое здоровье, а у Анны Николаевны оно никогда желез­ным не было. Голодное и холодное детство, война — все сказалось. Начало болеть сердце, резко ухудшается и без того плохое зрение.
И встает вопрос: учитель или писатель? Две ее боль­шие любви. Что выбрать? В одном деле она уже достигла больших успехов, всеобщего признания, много работала, заслужила награды и почести. Другая любовь—любовь к литературе, еще неизвестно, что сулит в жизни. Только- только начинается литературный путь. Книга о школе, о воспитании подрастающего поколения—это то, что объе­динит эти две большие любви. Повесть «4 года» Анна Ни­колаевна забраковала сама, но ее идея ляжет в основу нового произведения — «За честь класса». Знание педа­гогики и психологии подростков делает эту книгу акту­альной й сейчас.

И в 1953 году Анна Киселева делает окончательный выбор. Она навсегда уходит из школы, отдав педагоги­ческому труду 33 года жизни. Остается еще депутатство, отнимающее много сил и времени. Абсолютно лишенная жажды власти, тщеславия, не умеющая добиваться выгоды в жизни, Анна Николаевна вспоминала об этом, как об од­ном из тяжелейших периодов своей жизни. Льгот Киселева никаких не имела, требовать не умела, а предложить, види­мо, забыли. Впоследствии она шутила: «Я имела только одно от своего депутатства — Москву посмотрела».

За год повесть «За честь класса» была написана, одоб­рена и принята к печати. В это же время выходит несколько рассказов. В газете «Алтайская правда» и в альманахе «Ал­тай» печатаются рассказы «Сибирская язва», «Своим пу­тем», «Врач».

От рака гортани умирает отец Анны Николаевны, тяже­лую операцию переносит сын, его едва удается спасти. В Москве в кремлевской поликлинике ей выписывают и де­лают на заказ очки — минус 25. Тяжелый сердечный при­ступ укладывает Анну Николаевну на больничную койку. После болезни она первый и единственный раз едет на ле­чение в санаторий, в город Кисловодск. Шикарный юж­ный город-красавец, овеянный духом любимого поэта, потрясает сибирскую провинциалку. В Средне-Краюшкино пели частушку:

«Сибирь-сибирюшка моя, благодатная планета.
Двенадцать месяцев — зима, остальное—лето».

Обилие фруктов, южная природа — все похоже на сбывшуюся мечту и производит на Анну Николаевну не­изгладимое впечатление. Вернувшись в Средне-Краюшкино, она решается на переезд. Кисловодск всегда был режимным городом, но ей, как депутату Верховного Со­вета РСФСР, разрешают прописаться с семьей без предо­ставления квартиры.

И осенью 1954 года семья уезжает из Сибири. Уез­жают все Киселевы, кроме сестры Марии, которая жи­вет в Бийске.
Повесть «За честь класса» выходит в 1955 году, когда Анна Николаевна уже живет в Кисловодске. Отрывки из повести печатает «Учительская газета», альманах для де­тей «Золотые искорки». В предисловии к отрывкам в «Учи­тельской газете» написано: «...Как и первая книга, повесть «За честь класса» посвящена школе, учителям, детям. Боль­шой педагогический опыт, знание психологии детей, уме­ние разрешить сложные задачи воспитания—все это по­могло автору сделать повесть увлекательной, жизненно правдивой».
Уход из школы и выпуск своей второй книги Анна Ни­колаевна считала началом своей литературной судьбы. Ее судьба писателя сложилась трудно, подчас трагично, но путь был выбран и пройден до конца.

Быт в Кисловодске не сложился. Денег хватило на по­купку половины дома. На семь человек этой жилплощади было маловато. Работу нашел только племянник Алексей Степанов, и то не в Кисловодске, а в станице Буденовке (ныне печально известный Буденновск).

Это довольно далеко от Кисловодска, жить ему при­шлось там, снимать квартиру. Поэтому от скудной зарплаты руководителя хорового коллектива ничего не оставалось для семьи. Фактически единственным источником су­ществования Киселевых была пенсия Анны Николаевны за выслугу лет. Я не знаю, сколько это было, но после наступ­ления пенсионного возраста она получала 62 рубля 50 ко­пеек. Это — пенсия Заслуженного учителя! Зато прямо с высокого каменного крыльца дома был виден Эльбрус. В лучах заходящего и восходящего солнца его розовато-бе­лая снежная двуглавая шапка вселяла в сердце благоговей­ный трепет. Стоило спуститься в Нижний парк, пройти че­рез Колоннаду, полюбоваться Стеклянной струей, поднять­ся по ступенькам к барельефу Лермонтова и сразу возни­кало ощущение счастья жить в этом городе-сказке.

Анне Николаевне этого было достаточно, работала она легко и увлеченно, здоровье восстановилось настолько, что «я забыла, где у меня сердце и как оно болит». Хотя, чтобы свести концы с концами до получения гонорара за повесть «За честь класса», она сдавала в комиссионный личные вещи. Есть и такой факт в жизни писательницы. Но мужу Анны Николаевны жизнь в Кисловодске казалась невыно­симой. Работу он найти так и не смог, город нуждался в медиках, для учителей мест не было. В Сибири Константин Александрович работал директором школы, секретарем райкома. Общительный по натуре, он привык быть в кол­лективе, среди людей. А в Кисловодске — ни работы, ни знакомых. Он очень тяжело пережил этот год. И главным образом из-за него Анна Николаевна расстается с по­любившимся городом. Но любовь к Кисловодску, как лю­бовь к человеку, будет ее сопровождать всю жизнь. Поэто­му спустя годы она снова туда вернется, свято веря, что и здоровье там улучшится.

В 1956 году семья уезжает на родину Анны Николаевны, в село Нижняя Ведуга. Черноземье встретило их ужасаю­щей нищетой — непролазная грязь, меловые хатки под охап­ками прелой соломы, земляные полы. После Кисловодска на это было вдвойне тяжело смотреть. Встретившись со накомыми и родными, семья наконец оседает в Нижнеде- вицке Воронежской области.

Анна Николаевна вставала очень рано, чтобы никто не мешал, и работала — 8-9 часов ежедневно она проводила за машинкой. Одна за другой, готовы несколько рукописей. Среди них— «Самое дорогое», «Дневник Люды Кубанце­вой» и другие. Но, ни одно издательство не принимает их к печати. Рукописи странствуют из издательства в издатель­ство и возвращаются к автору с вежливым отказом. Иногда их просто не читают, несколько раз Анна Николаевна склеи­вала листочки капелькой клея, рукопись возвращалась в том же виде. Год за годом — упорный, изматывающий труд, не приносящий никаких результатов. «Писателю надо говорить со своими читателями, слышать их голоса, иначе весь его труд становится бессмысленным, — пишет она в своем днев­нике, — а я, как в вакууме. Словно в черную космическую дыру вылетает все, чем я хотела бы поделиться с людьми. И зачастую — все по воле одного человека, которому просто лень прочитать». Но наступает 1957 год — год триумфа Анны Николаевны. Наконец-то она поднимается на вершину, где стоит красавец-город—ее мечта.

Объявляется Всероссийский конкурс на лучшую мно­гоактную пьесу, посвященную 40-летию Советской власти. Конкурс проводится под девизом, не один, а два рецензен­та должны прочитать пьесу и представить ее жюри, если она заслуживает внимания. Жюри не знает имен авторов —только их девизы. Анна Николаевна посылает на кон­курс пьесу «Из тьмы». И — долгожданная победа! Лауре­атами этого конкурса становятся авторы из Москвы, Ле­нинграда, Петрозаводска и — одна-единственная премия писателю из села.

Наконец-то отметила и заговорила о Киселевой цен­тральная пресса. И как заговорила! Сразу же после под­ведения итогов в «Советской культуре» Г. Граков и Ф. Есе-ев (члены жюри) пишут: «В числе пьес, отмеченных поощ­рительными премиями, привлекает внимание драма «Из тьмы». Она принимается к постановке Московским теат­ром имени Маяковского». Критика единодушна: С. Никиш­кин и П. Демин в «Литературной газете» в статье «Моло­дые силы» пишут: «Особого разговора заслуживает драма «Из тьмы», удостоенная одной из поощрительных премий. Читая ее, испытываешь радостное чувство открытия талан­та, яркого и самобытного. Это не просто новая пьеса — это явление! Пусть пьеса еще несовершенна, страдает из­вестным схематизмом, отдельными композиционными не­точностями —талант автора, его широкое видение жизни проглядывают во многом... Пьеса глубоко народна и по своему характеру, и по строю образов, и по языку. Радост­но быть свидетелем рождения таланта и вдвойне радостно узнать, что пьесу написала сельская учительница из села Нижнедевицк Воронежской области — Анна Николаевна Киселева».

Автора принимают в Союз писателей. Пресса про­должает комментировать рождение нового таланта. «Учи­тельская газета» посвящает Анне Николаевне очерк «Рож­дение пьесы». Здесь и личное впечатление автора о ней «...пожилая женщина с моложавым умным лицом» и ее биография и комментарий к пьесе. И даже газета «Сельс­кое хозяйство» не остается в стороне, выдав нонсенс под названием «В прошлом доярка—ныне писательница».

Таким образом, критика щедра и единодушна — пер­вая пьеса начинающего драматурга и уже — «явление в литературе», «несомненная удача», «талант яркий и са­мобытный». Недочеты в пьесе есть, но они незначитель­ны. Казалось бы, перед автором открыт широкий путь в драматургию. Но... Вот это «но» и не дает возможности Анне Николаевне войти в тот чудо-город. Кроме таланта, надо иметь еще и крепкие локти и острые зубы, или хотя бы личные контакты. Но, тяжело больная, а главное — по­чти слепая, она не могла их установить. Да, надо было ез­дить, встречаться, разговаривать, а она могла общаться только через письма. Это, как считала сама Анна Никола­евна, и послужило главной причиной того, что пьеса не увидела сцену. Ни театр имени Маяковского, как было ска­зано в статье, ни Воронежский, ни какой другой пьесу не поставили.

Почему? Ответа на это нет ни у Анны Николаевны, ни у меня. Та же «Алтайская правда» от 16 июля 1959 года напе­чатала в статье «Показывать на сцене нашего современни­ка», комментируя истекший театральный сезон на Алтае: «Нужно ли далеко ходить за примерами? Более года назад в печати появилась пьеса Анны Киселевой «Из тьмы». Кисе­лева — наша землячка, она много лет работала преподава­телем литературы и заведующей учебной частью в Краюшкинской средней школе. Ее пьеса посвящена жизни алтайс­кой деревни. Написана она горячо, ярко, с подлинным зна­нием жизни. Естественно, что такое произведение должно было привлечь внимание Алтайского краевого театра. Но режиссура театра даже не знакома с этой пьесой».

То, что показалось авторам статьи «естественным», ока­залось вовсе не естественным. Пьеса осталась вне поля зре­ния советских театров. Тогда это не очень смутило Анну Николаевну, она привыкла к трудностям и неудачам, умела относиться к ним философски и с юмором, умела преодо­левать их и идти дальше. Поэтому она продолжает работать, не покладая рук. Хотя пьеса не увидела сцену, ее заметили, и редакции перестали быть «черными дырами». Газеты и жур­налы начинают охотно работать с Анной Николаевной. Пе­чатают ее рассказы: альманах «Алтай» — рассказы «В лет­ний день», «Своим путем», детский альманах «Золотые ис­корки» — рассказ «Жень-Шень», журнал «Подъем» — рас­сказы «Из омута» и «Наташа», газета «Коммуна» — рас­сказ «Не только соловьи», а «Заря коммунизма» — расска­зы «Пшеница золотая» и «Страницы жизни».

В это время автор работает над повестью «Дневник Люды Кубанцевой». Интересна история создания повес­ти. Судя по первым произведениям, можно сказать, что Анна Николаевна была коммунистом в лучшем смысле этого слова, хотя и не была членом КПСС. В Сибири она подавала заявление о вступлении в партию, но тогда при­нятие в ее ряды шло по разнарядке и места для Киселевой не оказалось. Впоследствии, осознав, проанализировав и поставив для себя диагноз процессам, происходившим в стране, она отказалась от вступления в партию. Но она была из тех, кто верил в светлое социалистическое буду­щее России и честно, в меру своих сил и способностей работал на него, отказываясь урывать, хапать что-то для себя. В дневнике она писала: «Как бы история не экспе­риментировала с моей страной, будущее есть только у того общества, которое сможет осуществить великий принцип «от каждого по способностям — каждому по труду». Все остальные пути обречены. Но сможем ли мы пройти этот путь до конца?» Еще при жизни она поняла, что не сможем, поэтому и не вступила в партию. И далее: «Лично я могу жить только при социализме. Я возмуща­юсь и в меру своих сил пытаюсь бороться с постыдными явлениями в нашей жизни. Частично они идут от того, что руководство страны отклоняется от ленинского кур­са, а частично — от сущности человека. Ну а если че­ловек —сволочь по своей натуре, какой строй его испра­вит? Большой грех Хрущева в том, что он учил «лаки­ровать» советскую действительность. Надо ставить точный диагноз и лечить болезнь, иначе и умереть можно, если твердить: «Все хорошо, все прекрасно», когда на самом деле болит, и сильно болит». Один из героев ее неопубли­кованной повести «Земля родная» так оценивает происхо­дящее: «Так-то оно так, но пока мы думали, что первая часть лозунга социализма «от каждого по способностям» означает квалификацию, умение трудиться, талант наконец, другие в это время культивировали в себе способность — выхватить кусок хлеба прямо изо рта ближнего. Поэтому вторая часть «каждому по труду» — вообще смысл поте­ряла. И хотя мы все в одной лодке, но одни лежат на верх­ней палубе на атласных подушках, греясь на солнышке, а другие гребут, прикованные цепями, в духоте и темноте».

Еще в 50-е годы в Нижнедевицке, где жил в то время автор «Дневника Люды Кубанцевой», жизнь руководите­лей мало чем отличалась от жизни простых смертных. Дочь Анны Николаевны, Лида, вспоминает, что семья ее одноклассницы, отец которой работал в райкоме, жила во времянке, которая стояла за огородами. И идти к ним нужно было по меже между картофельных гряд. Другой руководитель имел семью из 5 человек и жил рядом с Ки­селевыми в двух комнатах, одна из которых была и кухней, и прихожей.

До сих пор в Нижнедевицке поминают добрым словом второго секретаря райкома КПСС Нечаева, кстати, он — прообраз главного героя повести «Земля родная». Нечаев отвечал за сельское хозяйство района. Фронтовик, имею­щий несколько ранений, он сильно хромал. В колхозы ез­дил на попутках, рейсовых автобусах. Никогда не заходил сразу к председателю, а прямиком шел к людям и разби­рался, что к чему. В тот период и села начали отстраивать, и по сельскому хозяйству район в числе лучших был. Кон­стантин Александрович Ивашев, муж Анны Николаевны, работал заведующим роно и был членом бюро райкома партии. За свой труд он был награжден настольными часа­ми, на которых выгравировано: «Лучшему заведующему роно Воронежской области».

Вскоре в Нижнедевицке появился новый заведующий райпотребсоюзом Шаталов. Семья у него была большая, детей человек 5 или 6, но и у других в те годы детей было много. Очень быстро построил шикарный каменный дом и «навел порядок» в торговле. Партию отличных зимних пальто уценили. Правда, продавцы уцененного магазина только подписали накладные, а сами пальто увидели уже на дочерях своего начальника. Это не единственный слу­чай, их было много. Начались перемены, и не к лучшему. «Ушли» из райкома Нечаева, единомышленников у Кон­стантина Александровича становится все меньше и мень­ше, его тоже «уходят» из роно, он переводится директо­ром школы в Курбатово и начинает серьезно пить.

До войны Ивашев не пил вообще. Фронтовые 100 грам­мов сделали свое дело, с войны Константин Александро­вич вернулся пьющим человеком. Это и послужило при­чиной развода. Детям Анна Николаевна говорила: «Не судите отца строго, пройти этот ад и не начать пить труд­но, почти невозможно. Но я не могу жить с пьющим че­ловеком».

После развода Анна Николаевна уезжает жить в г.Усмань Липецкой области к своему племяннику Степанову Алексею и к сестре Степаниде. В Усмани Анна Николаевна заканчивает повесть «Дневник Люды Кубанцевой». Пер­воначально повесть была написана как записи девочки о своей жизни, осознании мира и своего места в нем. Толч­ком к изменению повести послужили вопросы дочери-семиклассницы, которая училась вместе с дочерью Шата­лова: «Как же такое возможно?»

У Лидии Константиновны, дочери Киселевой, до сих пор сохранилась привычка: прежде чем порвать или выб­росить газету, посмотреть, не стоит ли штамп методкабинета роно. Выписывать много Киселевы не могли, а семья была читающая. Поэтому Константин Александрович при­носил домой всю корреспонденцию, выписанную на методкабинет роно. И, Боже, избавь было порвать эту двухко­пеечную газету! Все, что приносил, он уносил обратно.

Шаталов воровал в открытую, об этом все знали, утаить что-то в небольшом селе было невозможно. Поэтому не­доумение, точнее — возмущение дочери толкает Анну Николаевну на то, что она переделывает повесть.

Люда Кубанцева, героиня повести, познает мир. Ей от­крывается, что жизнь — это борьба Добра и Зла, что в мире существуют ложь, подлость, насилие. Чистая, откры­тая, искренняя, она не может с этим мириться и по-своему, по-детски восстает. Повесть получилась интересной, глубокой, емкой, хотя и несколько овзросленной глубиной философских рассуж­дений Люды Кубанцевой. Одобрена и принята к печати. Но тут хрущевская «оттепель» кончилась.

... Анна Николаевна опять видела вещий сон. Вечером они с сыном долго спорили о существовании сверхъестественно­го, а наутро она сказала: «Видела сон, не знаю, к чему он, но он сбудется. Иду я с редакторшей Т. Т. Давыденко, вдруг слы­шу отдаленный гул. И кто-то, кого я не вижу, говорит: «Пчел раздавили, жала вынули».
«Жала вынули», и в Воронеже срочно снимают уже сданную в набор повесть, выдирают из нее все «крамоль­ные места» и в таком растерзанном виде печатают в 1963 г. Анна Николаевна до конца жизни жалеет, что позволила так изувечить свое дитя. «Лучше бы я отказалась печатать повесть вообще».
Но в Нижнедевицке и в таком виде «Дневник Люды Ку­банцевой» производит эффект взорвавшейся бомбы. Все легко узнают «торгового бога», за книгой ездят в Воронеж, повесть есть почти в каждом доме, а уж читали ее все точ­но. Увы, она оказалась лишь клапаном, через который спу­стили пар из бурлящего котла негодования жителей. Шата­лов скупил в районе все экземпляры и сжег, но казнь книги только повысила ее популярность. Шаталова куда-то пере­водят. От греха подальше.
О книге говорили, писали. Шли письма Анне Николаев­не, шли, очевидно, и в издательство, потому, что там при­нимают к печати следующую повесть А. Киселевой «Са­мое дорогое», написанную раньше. Книга увидела свет в 1964 году.

Барнаульское издательство готовит к переизданию «Ал­тайских робинзонов». В 1966 году книга в четвертый раз выходит в свет. Это были самые богатые в отношении на­печатанных произведений годы. Это был пик ли­тературного успеха.
У меня есть договоры на издание повестей «Живая вода» и «Утро», которые почему-то так и не были напеча­таны. Газеты публикуют: «Новая жизнь» от 10 апреля 1964 года рассказ «В пути», в той же газете, от 1 ноября — рас­сказ «Штукатуры», а в 2-х номерах № 64 и № 65 — рассказы «Из омута» и «Нельзя забывать».

Анна Николаевна увлеченно работает в это время в области драматургии. Одна за другой из-под ее пера вы­ходят пьесы, ее манит театр, который она так любит. И, словно чтобы еще раз подтвердить, что драматург она талантливый, но путь на сцену для ее пьес закрыт, судь­ба в образе министерства культуры вновь проводит все­российский конкурс на лучшую пьесу для детей. И вновь под девизом.

«Советская культура» от 22 июля 1965 года, «Итоги подведены»: «На всероссийский конкурс на лучшую пьесу для детей, который проводился Министерством культуры РСФСР, Союзом писателей РСФСР, ЦК ВЛКСМ, Всерос­сийским театральным обществом и Министерством про­свещения РСФСР в период с февраля 1964 года по 15 мая года, поступило 59 пьес для детей и юношества, в том числе 116 пьес для театров кукол. Жюри приняло решение присудить установленные по условиям конкурса вторые премии в размере по 3000 рублей: «Фейерверк» — Г. Мамлин (г. Москва); «За правдой» —А. Киселева (г.Усмань Ли­пецкой области). Первая премия не присуждена».

Анна Николаевна поднялась на высшую ступень кон­курса, получив, по сути дела, 1 премию. И снова авторы из Москвы, Ленинграда, Новосибирска и — из Усмани Ли­пецкой области.

...Вот и все, весь рассказ о плодотворной работе писа­теля Киселевой.
Далее — долгая, печальная борьба, закон­чившаяся смертью Анны Николаевны.

На конкурс Анна Николаевна послала 5 пьес, одна была премирована, остальные одобрены. С Министерством культуры у писательницы складываются самые тесные и теплые отношения. Я пишу «с Министерством», т.к. все письма идут с государственным штампом на конверте. Настрой писем рабоче-дружеский: «Рецензии на обе пье­сы посылаю.., пьесу «В Старой Глушинке» я давно пере­дала «взрослым» театрам. Ее читали в коллегии, мнение самое положительное», «Дорогая Анна Николаевна! Вы правильно поняли, что я неспроста молчу. Очень больна я, дорогая Анна Николаевна, вот заболело сердце, хотя вроде бы и без времени, все-таки 30 лет! Вот 3 месяца отлежала, сейчас понемножку начинаю двигаться! Ну, это Боге ним. Я только для того рассказываю, чтобы вы не думали, что я могу быть такой невнимательной», «Я сра­зу хочу предупредить Вас, что число желающих работать над Вашей пьесой театров все время растет...», «Вы не волнуйтесь, пьеса пойдет обязательно, пойдет широко, мое слово Вам в том порукой...», «Надеюсь, что Вы понимае­те мое доброе к Вам отношение и понимаете, что я тоже страдаю за пьесу и очень хочу видеть ее широко иду­щей...», «Дорогая Анна Николаевна! Барнаульский театр юного зрителя категорически потребовал у нас право первой постановки передать им на основании, что напи­сали Вы пьесу про них, мы не могли им отказать. Поэто­му первыми будут ставить пьесу барнаульцы и туляки. Барнаул Вам напишет — главный режиссер там Геренбург Александр Николаевич, связь держите с ним, они будут создавать сценический вариант пьесы. Должна Вас порадовать, что многие театры интересуются пьесой, так что, очевидно, пьеса пойдет широко.

Что касается других пьес, которые можно дорабатывать, пожалуйста, работайте потихоньку и присылайте. Поздрав­ляю Вас с наступающим праздником и желаю Вам всего самого хорошего, особенно здоровья! С уважением Светлана Романовна Терентьева».

Переписывается Анна Николаевна и с одним из членов жюри — Георгием Агафоновичем. Их переписка не со­хранилась, вероятно, Анна Николаевна уничтожила его письма. Остался лишь черновик одного ее письма, из кото­рого все становится ясно. «Дорогой Георгий Агафонович! Я долго не отвечала на Ваши письма потому, что не знала, что и как ответить. Ваши два предпоследние письма повер­гли меня в большое душевное смятение. Вы пишете, что моя пьеса «За правдой» получила вторую премию только благодаря Вашему «мужеству и стойкости в парламентс­кой борьбе». На самом деле она, как и многие другие, «по­добна однодневному мотыльку, рождающемуся утром и к вечеру умирающему», и совсем не заслуживает никакой премии. Дорогой мой! Но ведь этот «мотылек» стоит го­сударству и народу тысячи! На то ли были направлены Ваши мужество и стойкость, на что следует? Позволитель­но спросить, зачем Вам нужно было выдвигать мою пьесу «не только на вторую, но и на первую премию»? Разве я Вас просила об этом? Я даже не знала о Вашем существо­вании, как и Вы о моем. Кому это нужно, чтобы слабые, бесцветные пьесы получали тысячные премии и остава­лись в забвении? Посылая свои пьесы на конкурс под де­визом, я была убеждена, что именно там члены жюри, опыт­ные и квалифицированные ценители искусства, бесприст­растно оценят мой труд, невзирая на имя, потому что име­ни они не знают. О пьесах будут судить исключительно по их достоинствам.

Вы пишете, что «вокруг конкурса бушевало столпо­творение». Что это значит? Видимо, надо понимать, что членам жюри были известны фамилии авторов, несмотря на девизы, и каждый из них выдвигал своего кандидата, не считаясь с художественной ценностью произведения, а совсем из других соображений, рассчитывая урвать куш из премии своего протеже... Но мне интересно вот что, почему Ваш выбор пал на меня? Не лучше ли Вам было сделать ставку на какого-нибудь московского автора? Мо­жет, с ними Вы бы лучше сумели договориться. Дорогой Георгий Агафонович! В первых своих письмах Вы так мно­го писали о своем тяжелом материальном положении, что я сделала ложный шаг, пообещав Вам помочь. И теперь я чувствую, как меня затягивает трясина, особенно после двух последних писем, в которых Вы предлагаете мне по­слать деньги от чужого имени и не на Ваше имя. Это уже дурно пахнет. Я ни в каких махинациях участвовать не хочу. Боюсь оступиться в грязь.

Простите, Георгий Агафонович, что я написала все так прямо. Так лучше. Не обижайтесь. На меня обижаться не надо. Будьте здоровы, А. Киселева».

Анна Николаевна не называет прямо действия Георгия Агафоновича и Светланы Романовны, и называются они —«вымогательство» и «шантаж».

Дочь Анны Николаевны вспоминает: «Я чувствовала, что у мамы произошло что-то очень тяжелое. Она ходила, как в воду опущенная, приступ следовал за приступом, а ведь буквально неделю назад она летала. Сначала мама отмахивалась от вопросов, видимо, обдумывала, как ей поступить. И, наконец, решилась. Она рассказала дочери, что все ее пьесы будут напечатаны, все увидят сцену, но... если она даст взятку —10 % от всех гонораров. Дело было не в деньгах, а в том, что взяток Анна Николаевна никогда и никому не давала. Это — продать свою совесть. Но вопрос стоял так: или чистая совесть, или навсегда похоронить свои пьесы. Она выбрала второе».

Так закончилась карьера драматурга Киселевой. Ни одна из ее пьес — ни премированная, ни четыре другие так и не увидели сцену.

Все премированные на конкурсе пьесы, кроме «За правдой», уже давно шли на сцене. Анна Николаевна дол­го искала справедливость. Но «черная дыра» работала бе­зотказно: все театры расторгли контракты, все издательства закрыли двери перед Киселевой.

Здоровье резко ухудшается. Врач, сняв кардиограмму, сказал родным, что изношенное сердце может ос­тановиться в любую минуту. С таким сердцем она про­живет еще 7 лет. Врач не ошибся в диагнозе, он ошибся в человеке.

Из Усмани Анна Николаевна уезжает в Кисловодск, свя­то веря, что любимый город поможет ее здоровью. В Кис­ловодске писательница встречается с другом юности, хи­рургом С. П. Волковым, он давно на пенсии и ведет клини­ку на общественных началах. Он подтверждает диагноз: «Тебе не только нельзя совершать такие д лительные про­гулки, тебе рукой резко шевельнуть нельзя». Всегда очень сдержанная во всем, она довела свою диету до минимума: фрукты, 200 г творога, кусочек черного хлеба и минераль­ная вода. Утром зарядка, вечером прогулка и работа, кото­рая дает ей силы жить.

Анна Николаевна активно борется с «черными ды­рами». Очень показательна переписка со Ставропольским издательством. Туда писательница посылает при­ключенческую повесть для детей среднего школьного воз­раста. Поначалу повесть приняли с интересом, потом на­чинается непонятное. Вот как «инженеры человеческих душ» относятся к своим коллегам:

«10/Х 68 г. Анна Николаевна, сегодня в завалах ру­кописей обнаружил Вашу повесть «К Ильичу», книгу «Са­мое дорогое».

«Уважаемый Карп Григорьевич! Спасибо за скорый ответ. Хочу ознакомить Вас с положением дел, а то Вам, пожалуй, будет трудно разобраться. В ноябре 1966 года, когда Вы были еще секретарем отделения Союза писате­лей, я послала Вам рукописи двух повестей для детей «Тай­на черных гор» и «К Ильичу» и двух рассказов «Встреча» и «Мужество», книги и отзывы на них.

Не получив ответа, направила повесть в Ставрополь­ское издательство. Старший редактор тов. Хохлова 3 марта 1968 года мне написала, что повесть ей понравилась, она включила ее в план редакционных работ. Но через 9 меся­цев тов. Хохлова написала мне, что без рекомендации Со­юза писателей издательство не может принять рукопись... 11 сентября 1968 года я получила ответ, что моей повести и рассказов в Союзе писателей нет, они утеряны».

Подобное продолжается 4 года. Рукописи то находят, то вновь теряют. Терпение у Анны Николаевны уже на преде­ле: «1/Х 1970. Здравствуйте, Михаил Васильевич. Прости­те, что задержала членские взносы в Литфонд. Нет денег. Но не подумайте, что прошу. Избавь бог! Ненавижу поби­раться. Может, я подам заявление в правление Союза писа­телей РСФСР об исключении меня из СП и Литфонда. Это мой протест против гнусностей. Эти ставропольские руко­водители Союза писателей и издательства довели меня до инфаркта...» Это уже крик души, крик отчаяния. 62 рубля (ее пенсия) в Кисловодске — мизерная сумма даже для одного человека, а у нее на иждивении—дочь-студентка, у сына родился ребенок. Все деньги, полученные за предыдущую работу, истрачены на дом. Дочь подрабаты­вает к стипендии и очень расстраивается, когда Анна Николаевна присылает ей деньги: «Я боялась, что она го­лодает, я боялась, что она не сможет купить лекарств и без очередного укола просто умрет!»

Подруги дочери в институте очень удивились, узнав о мизерной пенсии депутата и Заслуженного учителя РСФСР. Дочь пошла по инстанциям. Да, Анне Николаевне положе­на персональная пенсия... 75 рублей! Ее она получала все­го полтора года... Несмотря на все, Анна Николаевна без­заветно предана Родине, России.

Когда ей предложили подписать заявление членов Став­ропольского Союза писателей о Солженицыне, она отказа­лась. Дочери объяснила так: «Писатель живет тем, что его печатают. И материально, и психологически — это необхо­димо писателю. И коль ему там, за границей, будет легче, а ему будет в этом отношении легче, ибо там его будут печа­тать в пику Советскому Союзу, это его право. Поэтому ничего подписывать я не буду. А вот я бы не смогла уехать из России. Какая ни есть, но это моя родина, и если что-то плохо, то еще жальче, как больное дитя».

На конкурсе на лучшее литературное и музыкальное произведение о мире, который проводил Краевой комитет защиты мира и хоровое общество, Анна Николаевна полу­чает 1 премию за рассказ «Высота» («Кавказская здравни­ца», 27 ноября 1968 г., «Слово о мире»). Но та же «Кавказ­ская здравница» не постыдится сообщить в письме от 19 января 1973 года, что «рассказ не смогли опубликовать в свое время», а потому рукопись просто выбросили.

Не лучше обстоит дело и со Ставропольским краевым издательством. Анна Николаевна уже не в силах сдержать­ся: «Ну отказали бы категорически, и все! Но зачем же тянуть, обещать, потом молчать месяцами, опять обещать, тянуть, ничего не делать и так 4 года мучить человека, вы­матывая из него силы!» Но продолжаться это будет гораз­до дольше!

Доведенная до отчаяния, писательница обращается к своему первому рецензенту, «крестному отцу» от ли­тературы А. Л. Коптелову. В ее письме — вся боль и горечь пройденного пути, это молитва человеку, кото­рый ее благословил: «Вы один из первых вселили в меня уверенность, что я могу стать писательницей. Я безгра­нично благодарна Вам за то, что для меня было сделано. Благодарна за отзывчивость, благородство и духовную высоту, Вы дали мне возможность узнать радость твор­ческого труда! Все эти годы я много, упорно и с горячей любовью работала, много написала, но — увы! — напе­чатано мало.

Но, за последние 5 лет я ничего не могу напечатать, даже премированный рассказ не напечатали. Куда бы я не по­сылала свои рукописи, их возвращают. Почему? Плохо пишу? Не знаю. Может быть, мне следует бросить писать. Но разве может бросить тот, кто познал радость и муки этого творческого труда? И еще меня смущает одно обсто­ятельство: почему на конкурсах под девизом, когда не зна­ют моего имени, мои произведения премируют, а в редак­циях издательств и журналов я получаю отказ? Ведь и те и другие произведения пишет один человек.

Мне говорят: не имея личных связей с власть и силу имущими в литературном мире, в печать не попадешь. Неужели это правда или просто — обывательская точка зрения?! Я по своей застенчивости и болезненному со­стоянию ни с кем из писателей и работников издательств и журналов лично не знакома.

Я люблю писать, плохо ли, хорошо ли, но не умею и не люблю «проталкивать» свои творения. Но ведь писать ни для кого горько, обидно и бессмысленно.

Дорогой Афанасий Лазаревич, я искренне прошу про­стить меня, что я осмелилась обратиться и Вам за помо­щью. Хотя бы маленькую часть моего труда как-то пере­дать юным читателям (если, разумеется, он того за­служивает). Я буду ждать от Вас ответа, как никогда ничего в жизни не ждала».

И случается чудо. Афанасий Лазаревич Коптелов вновь «благословляет» повесть «крестницы», последнюю вышедшую при жизни книгу — «Варькино детство». Бо­лее того, издательство «Советская Россия» собирается включить в план повесть «За правдой».

Редактор К. По­кровская в письме от 6 июня 1973 года, не подозревая, что Анне Николаевне осталось жить 3 месяца, пишет: «Ува­жаемая тов. Киселева! План пока еще не утвержден и я вместе с Вами трепетно жду этого утверждения. Думаю, что осенью уже окончательно он будет утвержден всеми инстанциями, и тут же мы заключим договор. Всего Вам доброго! С уважением редактор К. Покровская».

Договор так и не был заключен в связи со смертью автора.

Повесть «За правду» вышла в 1986 году в Центрально­черноземном книжном издательстве хлопотами дочери.

От всех огорчений и расстройств весной 1972 года у Анны Николаевны случается инсульт. Нервы, серд­це и мозг не выдержали всей той несправедливости, которая продолжалась многие годы. Родные увозят писательницу в Усмань. Анна Николаевна потеряла речь и почти потеряла способность писать. Немного поправившись, она снова начинает работать: пишет свой последний рассказ «Я — твой колосок». Иногда за много часов она составляет только одну фразу. Све­ряет слова со словарем и все-таки не может найти ошибку, хотя интуитивно ее чувствует. Отчаявшись, зовет дочь. Но в большинстве случаев добивается сама. По последним страницам дневника видно, как титанически трудно дается ей работа. На полях выпи­саны слова, под каждой буквой стоит точка — каждая буква сверялась со словарем. Какова же должна быть воля к жизни и любовь к литературе, если даже в та­ком состоянии Анна Николаевна продолжает рабо­тать! Продолжается и сражение за «Тайну черных гор». Она пишет директору Ставропольского издатель­ства тов. Грязеву: «Я ждала 6 лет. И мне ждать седь­мой и восьмой? И где же справедливость? Я не могу больше ждать!» Ответа не последовало.

Тогда Анна Николаевна в отчаянии пишет письмо I сек­ретарю Ставропольского крайкома КПСС М. С. Горбачеву: «Я пишу в крайком КПСС второе письмо и посылаю ко­пию первого, написанного 22 мая 1972 года. На него я отве­та не получила, должно быть, письмо попало в руки равно­душного чиновника. Из первого письма Вы узнаете всю мою злополучную эпопею. Шесть лет нервотрепки не про­шли даром: сердце не выдержало, нервы сдали, у меня слу­чился инсульт, я потеряла речь. Родные увезли меня на родину в тяжелом состоянии. Теперь я поправляюсь и ре­шила возбудить дело об издании моей книги.

Когда я была депутатом Верховного Совета РСФСР, де­сяткам людей помогла, выручила из беды. Теперь мне дол­жны помочь, и кто поможет, как не Партия!?»

От Горбачева пришел ответ. Благодаря его помощи Анна Николаевна успевает заключить договор с изда­тельством. Но своей книги она уже не увидит. «Тайна чер­ных гор» выйдет в 1974 году, когда Анны Николаевны уже не будет...

Как и герои ее книг, Анна Николаевна Киселева всю свою жизнь посвятила людям. Ее жизненный путь завер­шился 17 ноября 1973 года после долгой и очень тяжелой болезни. Она прожила 67 лет. 33 года своей жизни она отда­ла школе и детям.

Когда она умерла, не знаю, как, какими судьбами узна­ли об этом там, в далеком сибирском селе Средне-Краюш- кино, ставшем ей второй родиной. Пришли деньги и теле­грамма: «Дорогая Анна Николаевна! Многими лучшими чертами мы обязаны Вам. Спите спокойно. Ваши коллеги и ученики».
Если хотя бы один человек скажет такие слова о своем учителе, о писателе, то его жизнь прожита не напрасно.
В конце 60-х годов газета «Алтайская правда» напечатала статью пенсионерки А. Смирновой «Жизнь, отданная де­тям» об Анне Николаевне Киселевой. Заканчивается ста­тья так: «Поучитесь, друзья, у Анны Николаевны. Ее кро­потливая педагогическая и писательская работа—вот вам пример. Четверть века учительствовала она в одном селе, а какой интересной и значительной сумела сделать свою жизнь!..»

Статья напечатана под рубрикой «Счастливые люди». Хочется верить, что так оно и было.