В ОГНЕ ВОЙНЫ
Воспоминания участника Великой Отечественной войны
Война опрокинула все наши планы. Она сразу же наложила свой отпечаток на жизнь каждого человека. У всех на устах и в мыслях было одно страшное слово - война. Все как-то посуровели. Не слышно смеха и веселых песен, да и село стало каким-то суровым, и притихшим.
У военкомата появились первые мобилизованные с котомками за плечами и плачущие женщины, провожавшие родных и близких на войну. А с фронта шли неутешительные вести. Красная Армия героически дралась, но отступала под натиском фашистов.
На селе была введена светомаскировка, а на колхозных фермах выставлена охрана от диверсантов. Через село потянулись беженцы и стада скота, угоняемого на восток. Беженцы рассказывали о бомбежках на дорогах и панике, вызывая еще большую тревогу у жителей села.
Меня с группой ребят, буквально на второй день войны, вызвали в райком комсомола и предложили написать заявления о добровольной отправке на фронт. Что мы и сделали. В сентябре пришла повестка о призыве в армию. Мне еще не было 18 лет. К этому времени ушли на фронт почти все учителя (мужчины) школы, где я учился. После меня взяли и отца, хотя он практически был негоден для военной службы. Мама опять осталась одна с двумя ребятами без всяких средств к существованию. А вскоре ретивый председатель колхоза, пользуясь полной беззащитностью мамы, отправил ее на рытье окопов в соседний район. Свою жену он, конечно, оставил дома.
Мои младшие братья Николай и Валентин остались дома совсем одни. Как они выжили, и что в это время пережила мама, знает только один Бог.
За годы войны мама сильно постарела и стала совсем седой. А ведь ей было чуть-чуть больше сорока лет. В голодные годы она всегда стремилась в первую очередь накормить нас, а сама всё как-нибудь. Тяжелый труд, постоянные переживания за родных и близких, трудности в семейной жизни, особенно в первые годы замужества, и, наконец, война сделали своё черное дело. Мама преждевременно состарилась и стала седой в сорок с небольшим лет. Но она все равно оставалась доброй и терпеливой женщиной. Никогда и никому не жаловалась на жизнь. Никогда и ни у кого не просила помощи.
За годы войны все женщины на селе постарели, а многие из них так и не дождались домой родных и близких.
В 20-х числах сентября 1941 года, будучи призванным в армию, побывал вначале в Воронеже, а затем в знаменитых Гороховецких лагерях Горьковской области и, наконец, в Арзамасе. Там формировался отдельный лыжный батальон в основном из комсомольцев-добровольцев.
Я был зачислен в минометную роту этого батальона и назначен командиром минометного расчета и по совместительству заместителем политрука роты.
Учили в основном хождению на лыжах и стрельбе. Мы думали, что наш лыжный батальон бросят куда-нибудь на север в Карелию, а получилось совсем по-другому.
В начале ноября, ночью, нас подняли по тревоге, посадили в вагоны и повезли. О том, куда едем, никто не знал. Ехали в основном ночью. Вдруг остановка и команда: "Приступить к выгрузке!". Когда посветлело, от местных железнодорожников узнали, что находимся мы где-то недалеко от Москвы. Вскоре построились в колонну и двинулись в неизвестность навстречу своей судьбе.
Шли долго. Перед нами был уже город. Город, находившийся на осадном положении. На улицах в основном военные. На площадях зенитные орудия, обложенные мешками с песком. Улицы во многих местах перекрыты противотанковыми ежами. У фасадов домов приютились аэростаты воздушного заграждения. Многие здания закамуфлированы и как-то смешно раскрашены. Было холодно и пасмурно. Шел снег. Зима в том году наступила рано. Шли мы страшно уставшие, прислушиваясь к далекому гулу орудий. В голове одна мысль, когда же кончится этот изнурительный марш. Наконец остановились. Командир роты вызвал к себе командиров взводов и сказал им, что скоро пойдем под музыку и, чтобы личный состав подтянулся и шел левой ногой в такт барабанного удара. Вскоре снова двинулись. Услышали музыку. Старались идти в ногу. А снег валит и валит. Вскоре снова остановка и нам сказали, что это был парад. Парад, о котором мы узнали после парада.
Наш лыжный батальон влили в состав 1-й Ударной Армии. Вскоре началось контрнаступление Красной Армии под Москвой. Стояли уже довольно сильные морозы. Сплошной линии фронта практически не было. Лыжные батальоны действовали в основном там, где не могла действовать обычная пехота. Кроме того, они отличались большой мобильностью и появлялись там, где их никто не ждал. Через леса и болота лыжники заходили в тыл противника и наносили внезапные удары по коммуникациям и минометным позициям противника, громили штабы и нарушали связь, вели разведку и преследовали отступающего врага. В общем, учились воевать. Но учёба эта давалась исключительно дорогой ценой.
В боях под Москвой особенно запомнился бой за город Клин - один из первых городов освобожденный в Подмосковье. В средине декабря части Красной Армии окружили Клин со всех сторон и к вечеру двинулись на город. Декабрьский день короток. Бой длился всю ночь. Кругом стрельба и взрывы. Не поймем, где свои, а где чужие. И только русская речь помогала ориентироваться. К утру бой затих. Стало светать. Я вдруг обнаружил, что нахожусь в районе вокзала.
Город был свободен от фашистов. Разобравшись по своим подразделениям, уточнили потери, а они были не малые.
Вскоре, недалеко от Клина, у деревни Полуханово, хоронили погибших. Это были бойцы не только нашего батальона, но и других частей и подразделений. Мы их собирали на поле и свозили к месту захоронения. Был январский мороз, и погибшие были в той позе, в какой их настигла смерть. На меня всё это произвело удручающее впечатление.
Место захоронения у Полуханово выбрали потому, что там был менее промерзший грунт. Но все равно пришлось использовать взрывчатку. Здесь я впервые осознал весь ужас и жестокость войны.
Бои под Москвой запомнились мне больше всего потому, что они были для меня первыми и самыми трудными. Противник имел явное превосходство в живой силе и технике. А у нас, порой, не хватало даже боеприпасов.
Правда, не в пример немцам одеты мы были хорошо (в смысле тепло). Смешно было смотреть на обмороженных пленных немцев, кутавшихся в разное тряпьё (иногда женское).
В январе 1942 года 1-ю Ударную Армию перебросили на Северо-Западный фронт. Под Ленинградом дела были плохи. Туда же прибыл и наш лыжный батальон. Там тоже сплошной линии фронта не было. И лыжники снова стали действовать по тылам врага. Опять длинные изнурительные марши с боями. За сутки проходили иногда до 70 км. И это всё по лесам и болотам, где олень и то не всегда пройдет. В маневренности была наша сила и наше спасение. Неделями не видели человеческого жилья. Ночевали, как правило, в лесу, не разводя костров и выставив охранение. Иногда на марше колонна останавливалась, ожидая ушедшую вперед разведку. Подается команда продолжить движение, а колонна стоит не двигаясь. Люди, опершись на лыжные палки, стоя спят. А если случалось попасть в теплое помещение, то это было для нас величайшим наслаждением. Можно было хоть немного поспать, бросив вещевой мешок под голову. В таких случаях я всегда стремился занять место где-нибудь под столом или под лавкой. Там не могли на меня случайно наступить.
Наши действия в то время чем-то напоминали действия партизан. Бои с немцами, как правило, были непродолжительными. Мы появлялись внезапно и также внезапно исчезали. Как-то в одном из таких скоротечных боев мы захватили 75 мм. немецкую пушку и около десятка снарядов к ней. Прицел немцы успели снять. Стали думать, что же делать с этой пушкой. Тогда командир минометной роты не приказал, а просто сказал мне и еще такому же 18-летнему парню. "Тут недалеко проходит железная дорога. Подтяните пушку к этой дороге, может, чего и подстрелите. Не оставлять же снаряды немцам". Я был командиром минометного расчета, а парень наводчиком. Из пушки мы никогда не стреляли и даже не стояли возле нее. Однако мы быстро разобрались, как заряжать пушку и как поднимать и опускать ствол. Лесом, с помощью трофейной лошадки, пушку подтащили к железной дороге и установили на опушке примерно в двухстах метрах от полотна дороги. Загнали в нее снаряд и стали ждать.
Нам очень и очень повезло. Ждать долго не пришлось. Вдалеке послышался гудок, а затем и шум подходящего поезда. Мы страшно волновались. Потом показался состав. Его вели два паровоза. На паровозах зенитные пулеметы. Как только паровоз поравнялся с нами, я дернул за шнур. Снаряд разорвался где-то за линией дороги. Я опустил ствол пушки немного ниже и снова выстрелил. Снаряд угодил в один из вагонов где-то в середине поезда. И что тут началось. В эшелоне видимо были боеприпасы. Оглушенные, мы что есть силы бежали к своим, а позади нас всё грохало и грохало. Через наши головы летели какие-то обломки и, как нам показалось, даже колеса от вагонов. Когда мы доложили командиру, что произошло, то он вначале не поверил. Послали разведку.
Разведка вернулась и доложила, что по обе стороны дороги валяются искореженные вагоны. Рельсы скручены, словно из пластилина. На большом протяжении разворотило даже насыпь. Мы себя чувствовали героями. Совершить такую акцию, как бы шутя, без всякой подготовки, спонтанно и при этом не потерять ни одного человека, на войне можно только один раз. Видно сам Бог помогал нам и охранял нас. Вскоре мы снялись и двинулись в очередной рейд.
Наступил апрель 1942 года. Реки и болота широко разлились, затопив всю округу. Куда ни посмотришь, везде вода и вода. Никаких тропинок и дорог не стало, всё исчезло под водой. Наша лыжная эпопея кончилась. Вода загнала нас на небольшой пятачок сухой земли. Ни продовольствия, ни боеприпасов. Изредка прилетит У-2, сбросит сухарей и тушенки и порой не к нам, а в болото. У немцев положение не лучше. Им тоже с самолетов сбрасывают продовольствие. Приметив вражеский сигнал, мы стали дублировать его при появлении немецких самолетов. Кое-что перепадало и нам с немецкой кухни.
Во время пребывания в тылу противника я был легко ранен осколком от гранаты в кисть левой руки. Несколько осколков застряли в полушубке и ватных брюках. Лечился, не покидая строя. Вскоре мы вышли из болотных топей и соединились с большой землей.
Много наших боевых товарищей осталось навсегда в лесах и болотах Северо-запада. Среди них одноклассник Вася Воротников, парень из Грачевки Ваня Кирин и многие другие. А ведь им было по 18-19 лет. Так и останутся в нашей памяти они вечно молодыми. Это их останки до сих пор находят следопыты.
После выхода на большую землю остатки бывшего лыжного батальона влили в состав 44-й отдельной стрелковой бригады. Это были остатки, но какие. Эти люди испытали все, что может испытать человек на войне. Многие бывшие лыжники влились в состав разведывательных подразделений, в роты автоматчиков. Я остался командиром минометного расчета. Вскоре мне было присвоено воинское звание "старшина".
После выхода из лесов и болот нас вымыли в полевой бане и выдали летнее обмундирование. Я чувствовал себя, как в раю, отсыпаясь целую недели на соломе в каком-то сарае. Начиналось лето 1942 года.
44-я бригада заняла оборону у районного центра Поддорье вдоль шоссе Старая Русса-Холм Новгородской области. Много неприятностей преподнесли немцам бойцы этой бригады, особенно минометчики. Шоссе, проходящее перед фронтом бригады, превратилось в настоящее кладбище для немцев и их техники.
А начиналось все так. Часть, которую мы сменили на передовой, почему-то вела очень пассивную оборону. Сплошных траншей не было, и огневые точки были оборудованы плохо. Пользуясь этим, немцы свободно ходили и ездили по шоссе Старая Русса-Холм буквально у нас под носом. Эта была единственная дорога в этом болотистом крае, и немцы крепко держались за нее. Если с нашей стороны прозвучит хотя бы одна пулеметная очередь в сторону дороги, то немцы немедленно открывали ответный ураганный огонь из автоматических пушек и минометов. Видимо это и сказалось на боеспособности части, которую мы сменили.
Смену провели ночью. Прежде, чем начать активные боевые действия, решили глубоко зарыться в землю и замаскироваться. И минометчики, и пехота, прежде всего, оборудовали огневые позиции. Для минометов отрыли глубокие круглые окопы и тщательно замаскировали их. Вблизи огневых позиций оборудовали землянки для личного состава и траншеи с нишами для боеприпасов. Все это тщательно замаскировали. А в тылу в километре от наших позиций на болоте разместили около десятка ложных минометов. Изготовлены они были из обыкновенных бревен. Мы их тоже замаскировали, но так, чтобы противник смог обнаружить их с воздуха. И последнее. При начале активных боевых действий противник обязательно начнет поиски не только минометных позиций, но и корректировщика огня. И искать он его будет где-то на нашем переднем крае. Поэтому, корректировщика решили посадить на нейтральной полосе под самым носом у немцев. Там его никто искать не будет. Ночью на нейтральной полосе вырыли глубокий окоп. Землю унесли в мешках, протянули телефонный кабель, установили перископ-разведчик и все замаскировали сверху маскировочной сеткой.
Такие позиции нам пришлось оборудовать впервые. В лыжном батальоне характер боевых действий был совсем другой. Там для установки миномета и стрельбы из него достаточно было лишь немного расчистить снег до твердого грунта.
Все было готово к началу активных боевых действий. Летние ночи коротки. Перед рассветом командир минометной роты вызвал меня и приказал отправиться для корректировки огня. При этом он сказал, что пока немцы ездят и ходят по дороге без всякой опаски, для первого удара надо выбрать цель покрупнее. Я налил во фляжку воды, взял горбушку хлеба, банку тушенки, автомат и отправился в окоп на нейтральной полосе. В окопе я был, когда над болотами еще стоял утренний туман. Проверил связь. Доложил, что я на месте и стал ждать, когда рассеется туман.
Вскоре поднялось солнышко. Туман стал редеть. В перископ увидел телефонный столб с подпоркой, стоящий на обочине дороги. Это наш ориентир. Накануне из одного миномета провели пристрелку. Теперь все девять минометов нацелены на этот столб. Моя задача теперь заключается в том, чтобы обнаружить цель, определить мощность и время удара. Определить так, чтобы не промазать. Цели все подвижные, а у мины траектория крутая и летит она три километра 35 секунд. Вот и надо сделать так, чтобы мины и цель в одно время оказались у столба с подпоркой с точностью до секунды.
Так что промазать здесь можно запросто. Еще в Арзамасе во время формирования лыжного батальона у меня это получалось несколько лучше, чем у других. Видимо, поэтому командир роты первым направил меня на корректировку огня.
Туман рассеялся. Начало подниматься солнышко. На небе ни облачка. Смотрю на дорогу и немецкие позиции. Не фронтовые позиции, а прямо какой-то курорт. По дороге, без всякой опаски, идут люди, проходят машины и мотоциклы. На опушке леса дымится полевая кухня. Прямо передо мной сидит немецкий солдат, свесив ноги в окоп, и ест что-то из котелка. Рядом на бруствере окопа стоит пулемет. Вскоре солдат встал и пошел к полевой кухне. Получив добавку, вернулся обратно и снова сел, свесив ноги в окоп.
Курорт, да и только! Совсем фрицы обнаглели. И это менее, чем в пятистах метрах от наших траншей. Да, распустили фашистов наши предшественники. Видимо, нам придется наверстывать упущенное.
А время приближалось к десяти часам. По телефону уже говорят, чтобы я особенно не копался в выборе целей. Вдруг из-за поворота выдвинулось что-то большое и черное.
С приближением рассмотрел большой табун лошадей. Видимо немцы их гнали для отправки в Германию. Лошадей было много, голов 300, а может и больше. Их сопровождали человек 30-40 верховых солдат. Жалко было лошадушек. Но они не одни, с ними немцы. Я решил рискнуть. По телефону передал: "Приготовить по десять мин". Это означало, что у каждого из девяти минометов опустят мину в канал ствола до центрирующего утолщения, и будут ждать команды "огонь". По этой команде первую мину бросят в ствол миномета, а за ней следом еще девять.
Таким образом, за 20-25 секунд в воздух взлетят сразу 90 мин. Кто попадет под такой удар, вряд ли уцелеет. Меня не спрашивают, что за цель. Чтобы не отвлекать от расчетов. Знают, что раз по десять мин на каждый миномет, значит цель крупная. Телефон держат около уха и ждут моей команды.
Между тем, голова табуна приближается к нашему ориентиру. Как только первые верховые приблизились к столбу с подпоркой, я крикнул в телефон: "Огонь!". Сразу же услышал характерные лающие звуки минометных выстрелов. Через несколько секунд слышу в телефоне: "Готово!". Это означает, что залп сделан, все мины в воздухе и летят к цели. А средина табуна медленно приближается к нашему ориентиру. Через несколько секунд грохнули первые взрывы, а затем все скрылось в дыму, а взрывы все грохотали и грохотали.
Все внезапно стихло, как и внезапно началось. Удар оказался исключительно точным. Дым рассеялся, от табуна и немцев ничего не осталось. Только две, чудом уцелевшие, лошадки бежали в нашу сторону. Их потом поймали в лесу наши солдаты. А в наших траншеях солдаты кричат: "Молодцы минометчики!". Бросают шапки к верху и стреляют из пулеметов и автоматов в сторону немцев. Такой удар для немцев оказался полной неожиданностью. Они, видимо, сразу поняли, что на наших позициях появились другие люди.
До смены, я решил еще раз рискнуть и сделать такой же залп по колонне автомашин. Успех был скромнее. Колонна машин при подходе к нашему ориентиру резко увеличила скорость, и под мины попали только последние две машины. В них, видимо, были боеприпасы, потому что осколки летели до наших траншей.
В этот день немцы несколько раз обстреливали предполагаемое место расположения наших минометов, но безрезультатно. Мы были целы и невредимы. Вместе с нами активно стали действовать и другие подразделения бригады. Охота началась за каждой маленькой или большой целью. Очень эффективно действовали снайперы.
Наконец немцы вызвали авиацию и грохнули большое количество бомб в болото на наши ложные позиции. А настоящие минометы продолжали стрелять и стрелять. Курортный сезон для немцев кончился. Они спилили столб с подпоркой. Попытались загородить участок дороги перед нашими позициями, да так, чтобы мы не видели, что движется по дороге. Но и это им не помогло. Раз за разом и днем и ночью наши мины накрывали и накрывали их. В конце концов они вынуждены были где-то западнее сделать гать через болота и по ней объезжать участок дороги, находящийся под обстрелом наших минометов.
Нельзя думать, что воевали одни минометчики. О каждом дне 44-й бригады можно написать целую книгу. Я же пишу только о том, что видел своими глазами, в чем участвовал, и что испытал и пережил сам.
Так, до весны 1943 года 44-я бригада вела активную оборону на Северо-Западном фронте. И мы, и немцы несли потери. И мы, и немцы вели разведку друг против друга. Но бывали и дни относительного затишья.
Как-то в один из таких дней к нам приехала полевая баня. Развернули ее на берегу пруда, примерно в километре от нашего переднего края. Не снижая боевой готовности, небольшими группами стали отправлять людей в баню. Дорога шла лесом, петляя среди болот. Два наших стрелка возвращались из бани на передовую. Один шел впереди. За плечами на ремне у него был карабин, а на нем вещевой мешок. Второй солдат почему-то шел на некотором удалении от первого, сзади. На груди у него был автомат (ГШШ). Немецкая разведка в это время по болотам проникла в наш тыл и устроила засаду на дороге, по которой шли солдаты из бани. Как только первый солдат вышел из-за поворота дороги, на него набросились несколько человек немцев с целью взять его живым. На дороге образовалась, своего рода, куча мала. В это время из-за поворота вышел второй солдат. Увидев такую картину, он, не мешкая, разрядил весь диск автомата в кучу барахтающихся на дороге людей. Пять человек немцев и наш солдат лежали на дороге без движения. Случай необычный. Долго потом решали, как быть со вторым солдатом. Судить или награждать его. В конце концов, его наградили медалью "За отвагу".
За все время пребывания в 44-й бригаде у меня в расчете получил легкое осколочное ранение только один боец. Фамилия его Курочкин. Гражданская профессия - парикмахер.
До конца войны, на участке, где стояла в 1942 - 1943 г.г. 44-я бригада, немцы не продвинулись ни на один метр.
Осенью 1942 года я был принят в ряды Коммунистической партии Советского Союза. Мне тогда было ровно 19 лет.
В марте 1943 года я был назначен на должность комсорга батальона. Одновременно, мне было присвоено воинское звание младшего лейтенанта, а через три месяца - лейтенанта.
Весной 1943 года 44-я бригада была снята с фронта и отправлена в Тульскую область. Там она развернулась в 62-ю стрелковую дивизию. Я вновь был назначен на должность комсорга батальона в 104-й стрелковый полк.
Так я расстался со своими боевыми друзьями, с которыми пришлось прошагать много километров по фронтовым дорогам, перенести все тяготы и лишения первых лет войны, часто есть из одного котелка, спать где-нибудь в окопе или в лесу, укрывшись одной шинелью или плащ-палаткой.
Летом 1944 года (тогда я учился на фронтовых курсах) в Белоруссии в окоп, где находился мой минометный расчет, угодил снаряд. Погибли все, в том числе бывший мой заместитель, боевой друг и товарищ, мой ровесник, москвич с Чистых прудов, Володя Родионов. Дома у него осталась мама и сестренка. Они встречали наш эшелон в Москве, когда 44 бригаду перебрасывали с северо-запада в Тульскую область. Несколько суток дежурили на вокзале, чтобы повидать сына и брата. Никто из них тогда не знал, что расстаются они теперь навсегда. Вечная тебе память мой боевой друг и товарищ. Для меня ты остался вечно молодым. Пусть земля тебе будет пухом.
Примерно в августе 1943 года дивизия влилась в состав 3-го Белорусского фронта и стала принимать участие в боях. Обстановка на фронте теперь коренным образом отличалась от того, что мы имели, в 1941 году. В войсках стало много танков и артиллерии, появилось новое стрелковое оружие. В воздухе было много наших самолетов. Командиры приобрели опыт ведения современного боя. Да и солдаты стали другими. Они научились грамотно воевать и не бояться противника.
В конце августа и начале сентября 1943 года наша дивизия вела наступательные бои где-то на границе Смоленской области и Белоруссии. Наши войска прорвали оборону противника и двинулись вперед на запад. Немцы поспешно отступали, разрушая и минируя мосты и дороги, сжигая всё, что могло гореть. После Сталинграда они стали бояться окружения и поэтому отступали очень быстро.
Головной отряд 104 полка преследовал противника вдоль шоссе Москва - Минск, впереди разведка, а кругом неубранные поля, сожженные деревни и заминированные дороги.
За сутки прошли более сорока километров, а противника никак не догоним. Артиллерия, танки и все тылы, застряли где-то на переправах и в дорожных пробках. Соседей слева и справа не видно, связи со штабом полка нет.
Слишком далеко оторвались. Рация не берет. Впереди небольшая высотка. Командир решил сделать остановку, рассредоточить личный состав по обе стороны дороги, на высотке, уточнить обстановку и дождаться основные силы полка. Заняв оборону на высотке, люди тут же засыпали прямо в нескошенной пшенице.
Солнце клонилось к западу. Туда же серой лентой уходила дорога. Что ждёт нас там впереди, об этом ни кто не думал. Все, кроме наблюдателей спали.
Не прошло и часа, как впереди на западе послышались какие-то странные звуки, напоминавшие удары по барабану. В бинокле увидели большую колонну немцев, идущую прямо на нас.
Прозвучала команда: «Приготовиться к бою». А что готовить. Мы на голом поле. У нас, кроме личного стрелкового оружия ничего нет, да и боеприпасы на исходе. Немцев в десять раз больше чем нас, и поддержать нас некому.
С тревогой смотрели мы на приближавшуюся колонну немцев. С нашей стороны стали раздаваться одиночные выстрелы. Но немцы продолжали двигаться колонной, не открывая огня, и, не обращая никакого внимания на наши выстрелы. Даже в бинокль было видно, что перед атакой каждый из них получил солидную порцию шнапса. Поэтому и шли они как на параде. И чем ближе к нам, тем больше ускоряли шаг.
Для нас положение становилось критическим. Видимо немцы знали, что нас мало и рассчитывали с ходу смять и уничтожить. И они это сделали бы запросто. Но произошло чудо, которого никто не ждал.
В самый критический момент вдруг через наши головы с рёвом полетели ракеты и стали рваться в самой гуще немцев. В нашем тылу поднялись огромные клубы дыма. Это две "катюши" дали залп по колонне немцев, сам Бог послал их к нам, и они спасли нас от неминуемой гибели. Видимо их наблюдатель был где-то рядом с нами.
Когда над немецкой колонной рассеялся дым, мы увидели, как оставшиеся в живых немцы в панике бегут обратно. "Катюши" дали еще один залп, и от них практически ничего не осталось.
За годы войны я много раз видел, как эффективно работают наши "катюши", но такое увидел впервые. Не одну сотню убитых и раненых немцы оставили на этом русском поле.
Вскоре нас догнали основные силы полка. Одновременно в полк прибыло и пополнение. Командир полка построил новичков на нашей высотке и, показав на поле, где лежали убитые немцы, сказал: «Вот как надо бить врага. Вчера на этой высотке их была горстка, а они вон сколько уничтожили фашистов». Но мы - то знали, кто это сделал. Это сделали нам замечательные "катюши". Честь и слава тем, кто создал это грозное оружие, и кто так мастерски использует его на войне. Этот случай мне запомнился больше всего во время пребывания в 104-м стрелковом полку.
Но война продолжалась. Довоенные командные кадры были почти полностью выбиты. Не хватало командиров младшего и среднего звена. Поэтому создавались фронтовые курсы по подготовке и переподготовке командного состава. Вот на такие курсы был откомандирован и я в апреле 1944 года, учился там до августа 1944 года.
После окончания курсов был назначен на должность комсорга 75 Гвардейского стрелкового полка 26-й Гвардейской стрелковой дивизии 2-ой Гвардейской армии.
Армия готовилась к решительному штурму цитадели германского фашизма Восточной Пруссии. Предстояло нанести удар такой силы, чтобы ошеломить противника и не дать ему закрепиться на заранее подготовленных рубежах и сходу взять город Кенигсберг.
Когда я прибыл в 75-й Гвардейский полк и представился замполиту, то в беседе со мной он сказал, что должность комсорга полка у них несчастливая. На ней дольше трех месяцев никто не задерживался. Мой предшественник был тяжело ранен. Я обещал замполиту что, постараюсь задержаться подольше, может быть и до конца войны.
Главной формой работы комсомольского работника на войне всегда был личный пример. Видимо поэтому они долго не задерживались на своей работе. Такая участь, постигла и меня. Но об этой речь пойдет ниже.
13 января 1945 года Восточно-Прусская операция началась с мощной артподготовки. Первыми открыли огонь по врагу наши знаменитые "катюши", а вслед за ними сотни других орудий и минометов. Волна за волной шли наши бомбардировщики и штурмовики. Земля дрожала от взрывов снарядов, мин и бомб. Над немецкими позициями образовалась чёрная туча, закрывшая все небо. В стане врага полыхали многочисленные пожары. А снаряды, мины и бомбы всё падали и падали. В расположении врага был ад кромешный. Всё рушилось и горело. Со стороны противника ни звука.
Чтобы сократить потери от артподготовки немцы, как правило, с ее началом уходили на вторую линию обороны. Как только артподготовка стихнет, они побегут обратно на передний край, чтобы шквальным огнём встретить нашу пехоту.
На этот раз наше командование решило преподнести немцам сюрприз. Через час после начала артподготовка вдруг стихла. Наши солдаты, не вылезая из траншей, стали кричать: "Ура! Ура!". В бинокль было видно, как немцы бегут со второй линии обороны на передний край, чтобы огнём встретить идущую в атаку нашу пехоту. Но они ее так и не встретили. Артподготовка возобновилась с новой силой. На головы немцев вновь посыпались снаряды, мины и бомбы. Неся большие потери, проклиная свою судьбу и Гитлера, они снова бегут на вторую линию обороны. Кто уцелел, снова забивается в щели и норы. И так несколько раз. Противник был окончательно деморализован. Наконец наша артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника.
Вслед за огневым валом двинулись наши танки, а за ними и пехота. Противник не ожидал, что будет такое значительное сопротивление. Наши войска сходу прорвали глубоко эшелонированную оборону немцев.
От немецкой обороны практически ничего не осталось. Всё было разбито и сожжено. Даже траншеи были почти полностью завалены. Сгоревшие танки, искореженные орудия и другая техника валялись повсюду. Словно страшный смерч прошел по этой земле.
Выйдя на оперативный простор, наше командование решило ускорить движение вперед. А для этого посадить пехоту на машины, и не ввязываясь в мелкие стычки с противником, следовать за танками. А чтобы не напороться на крупную засаду, послать далеко вперед разведку. Я обратился к замполиту полка с просьбой разрешить мне поехать с разведчиками. Он одобрил моё решение.
На трофейном бронетранспортере и переодетые в немецкую военную форму мы отправились вперед и в суматохе пристроились к немецкой колонне, отступающей на запад. Сразу же доложили по рации, где находимся, и какова обстановка.
Здесь я увидел, что творилось в немецком тылу. Самая настоящая паника. На много хуже, чем у нас в 1941 году. На дорогах вперемежку гражданские и военные. Пробки, пожары, стрельба. Крики и плач женщин и детей, а тут еще наши самолеты идут, волна за волной бомбят и обстреливают. Не раз и на нас сыпались свои же бомбы. Не раз попадали под огонь своих же штурмовиков.
Немцы в панике бежали как военные, так и гражданские. Этому способствовало еще и то, что в одном из выступлений по радио министр пропаганды Германии Геббельс сказал, что немцы в России сделали очень много плохого, и что русские не простят это и военным и гражданским. Поэтому все в панике бежали, сами не зная куда. Бросали всё и бежали. Зайдешь на какой-либо хутор (фольварк), во дворе голодные коровы и свиньи, а в доме всё разбросано. Иногда даже печь была ещё тёплая, а людей нет. Или уехали, или сбежали в лес. Была зима, и в лесу долго не пробудешь, особенно с детьми. Постепенно они возвращались домой и при встрече с каждым русским твердили как заклинание "Гитлер капут".
В 1941 году, напав на Россию, немцы посеяли ветер. Теперь они пожинали бурю.
22 января 1945 года в районе города Вилау ( ныне город Гвардейск Калининградской области) я был второй раз ранен. Таким образом, и я не сумел сдержать обещание, данное замполиту полка. Через девять дней после начала Восточно-Прусской операции я выбыл из строя, сделав снова вакантной должность комсорга 75-го Гвардейского полка.
Осколок от авиабомбы застрял в районе правого плеча. Его потом удалили, а рука долго не разгибалась, и я провалялся в госпитале до средины мая 1945 года. Там я и встретил день Победы. Война для меня кончилась.
Продолжение "На самом краю земли""