Купец второй гильдии
Родился в 1823 году. Имел небольшой кожевенный завод. Входил в товарищество Городского Общественного майора Н. Н. Снежкова Банка. Почетный мировой судья Усманского уездного съезда мировых судей.
Член Уездной земской управы.
Супруга — Винокурова Аграфена (Агрипина) Алексеевна). В семье Огарковых было четыре сына - Федор, Александр, Василий, Павел и три дочери - Наталия, Мария, Клавдия.
Скончался 20 мая 1913 года. Похоронен на Усманском городском Покровском кладбище.
Из воспоминаний сына, Ф.В. Огаркова, в книге "Записки Городского Головы":
" Моего дорогого папы, моего милого старичка не стало… 20 мая /1913 г./ около 3-х часов дня он умер… Как ни боролись мы с проклятою смертью, но отвоевать дорогого старика не удалось!... Умирал он в полном сознании. Давал практические советы мне, как вести дела. Говорил нам все трогательно прощальные приветы… Все последние дни был особенно хорош, какой-то благостный… Всех нас благословлял. Прощался с приказчиками, со служащими… Минуты были тяжелые, но в тоже время и величественно трогательные… Подводился итог проделанному долгому (в 80 лет) пути… Вот промелькнуло в голове все, все…. Детство, юность, зрелость, возраст, старость… Прожито 80 лет!... О как много!... Но как быстро они пролетели… Как один миг… «Хоть бы год-два еще прожить»… «Впрочем, они также быстро пройдут, как промчалась вся жизнь»… «Надо радоваться тем, что оставляешь хороших детей»… «Я и так пережил всех своих: и отца, и братьев, и сестер… Вам столько не прожить»… «Эх! Хотя бы Машу дождаться!»…. Желания умоляют… «Ах, тяжело! Что же смерть не приходит!»… Но она уже близка… Уже крыло ее холодное, ледяное, неумолимое вьет над человеком… Уже зажженный светильник начинает колебаться… Никакие медицинские суррогаты не действуют… «Зачем это?... Не надо! Дайте умереть спокойно!»… говорит папа, когда ему впрыскивают камфару… Но смерть все ближе и ближе… Угасающая жизнь начинает с нею последнюю отчаянную борьбу… Папа начинает метаться. Он срывает с себя простыни… Ему трудно дышать… Его поднимают… В глазах его ужас, ужас смерти… Чувствовалось, что он постиг, что минута расставания совсем близким, дорогим, любящим настала… Надо сказать, жизни, подчас, и тяжелой, и неприятной: «Прости»… Этот ужас в глазах я долго не забуду! … После него уже сознательной жизни не было. Смерть вошла в свои права… Глаза папочки устремились в одну сторону, но трудно было понять, что видят ли они, что и сам он понимает ли свое состояние… Думаю, что уже сознания не было, а действовала одна физиология… Физиология смерти… Ритмически поднималась грудобрюшная преграда. Открывался рот, раздавались вздохи… Но все это делалось тише и тише… Наконец, затихли… Кончилась жизнь… Отлетела хорошая, чистая душа… Не стало славного цельного человека… Человека «простого сердцем», но человека большого ума, самородка… А потом началась жизнь… Отвратительная жизнь, с ее заботами о покойнике… Панихида, похороны, поминки… Денежные расчеты за все за это… Мелочи, мещанство… Фу, как это все противно! Покойник еще здесь, он предмет забот окружающих, но, в сущности, о нем заботятся уже по иному… Не столько думают о нем, сколько о живых. Что бы люди не осудили… Одно только и трогательно и симпатично – это погребальные песнопения… Панихида с ее «Со святыми упокой», «Плачу и рыдаю», и т. п. По-моему, одна из самых искренних, самых вдохновенных церковных служб. Она так умиляет, так настраивает, так отдаляет от житейской пошлости, и так приближает к чему-то высокому, непознаваемому, а только чувствуемому!…"