В дневниках краеведа Бориса Петровича Княжинского зафиксирован богатейший материал на основе собственных воспоминаний, писем к нему родственников и друзей, губернской прессы, справочных и отчетных материалов городской Думы и Земского собрания.
Б.П. Княжинский родился 20 марта 1892 года в г. Усмани, в семье священника. Окончил Воронежскую гимназию и в 1911 году поступил в Московский университет на юридический факультет, но через год перевелся на медицинский. По окончании университета весной и летом 1917 года редактировал «Усманскую газету», был ее первым редактором. После Октябрьской революции Борис Петрович работал в Усмани санитарным врачом.
Громом при ясном, казалось, небе явился австрийский ультиматум Сербии. До этого, когда пришла весть об убийстве в Сараево эрцгерцога Фердинанда, война представлялась далекой, так как главный зачинщик военных устремлений Австрии сошел со сцены. Когда мы в Усмани узнали об австрийском ультиматуме, то сразу же начались разговоры об опасности положения. Толковали, однако, что не исключен и мирный исход. Тем не менее, когда стало известно, что Сербия отвергла домогательства Австрии, мы порадовались, что Австрия получила щелчок.
И вот тогда начались разговоры - струсит Австрия или нет. Все уже прекрасно понимали, что война Австрии с Сербией, одновременно означает и войну России, так как все твердили заверение правительства, что Россия не оставит Сербию без своей помощи.
Наконец, газеты принесли известие, что Австрия войну объявила. Каша заварилась. Последовало объявление Россией мобилизации. Началось волнение, усиленные разговоры. Афишные тумбы и заборы покрылись объявлениями о мобилизации военнообязанных и ремонте лошадей. Срок явки призываемых был назначен на пятницу 22 июля, что вызвало опасения наших обывателей о переполнении города крестьянами, возможных волнениях д. Говорили, что весь этот день; а может быть и несколько дней, будут закрыты все магазины, от владельцев пекарен, будто бы, отобрали подписку - выпекать хлеб только на солдат. Вообще ожидали всяческих лишений и нарушения обычного хода городской жизни.
Пятница 22 июля. Я встал в 6 часов, чтобы наблюдать за съездом запасных, так как время явки было назначено на 6 часов утра. Ничего особенного не бросалось в глаза. Правда, уже видны были подъезжавшие на выгон со всех сторон крестьяне с лошадьми. Через час подъезд значительно усилился, так что весь выгон заставился, как во время ярмарки. В городе базар был малолюден. Пошел к красным казармам. Там увидел большую толпу запасных с женами, матерями. Плача не слышно. Зато, потом мне рассказывали, ночь накануне никто глаз не смыкал - в каждом доме голосили, как по покойникам. Лавки все были открыты за исключением винных, которые закрылись и на долгое время. Рассказывают, что в Хомутовке ввиду отказа сиделицы продать водку запасные разбили стекла в окнах. А в Грачевке, будто бы, сиделица, видя угрожающее настроение толпы, открыла лавку для продажи и только просила расплачиваться.
Во всяком случае, настроение у запасных повышенно-нервное. Так рассказывают, что железнодорожники вздумали спросить у запасных, ехавших из района Мордвы в Усмань по мобилизации, проездные билеты. Так как запасные ехали без билетов, то их хотели на станции Грязи запротоколировать. На это запасные ответили таким возмущением, что их поспешили оставить в покое, и они поехали и дальше к Усмани без билетов.
Снова пошли старые толки о земле. Например, один крестьянин высказывался: «Когда нас призывали в японскую войну, то обещали дать землю, но война кончилась, а землю не дали. Уж теперь то мы свое не упустим! Говорили о несправедливости чиновников, принимающих людей и лошадей. Определенно толковали о взятках. Доля правды в этом была.
В Земской Управе оставлено не мобилизованными несколько служащих, так как председатель Управы будто бы оказал давление на доктора в Комиссии, сказав, что земству самому нужны работники. А врач, за отсутствием казенного, был земский, так сказать, подчиненный.
В разгар призыва пришла весть, что Германия объявила нам войну. Я узнал об этом в городе и стремглав мчался домой с новостью. По дороге встретил группу запасных, взволнованно поделился с ними известием, но без аханий с их стороны. В сущности, объявление мобилизации уже предваряло решение вопроса о войне.
* **
Воскресенье 24 июля. В городском саду была устроена первая патриотическая манифестация. Произвели ее, главным образом, запасные, заполнившие сад. Оркестр бесконечное число раз повторял гимн, кричали ура, пока, наконец, клуб не распорядился распустить музыкантов. После этого дня для успокоения умов, музыка несколько дней не играла. Зато оркестр сопровождал на вокзал партии мобилизованных. Находились любопытствующие, которые направлялись на вокзал, несмотря на прескверную погоду, чтобы увидеть проводы уезжавших солдат. Говорят, много было тяжелых картин.
Но вот проводили запасных и запестрели объявления о призыве ратников 1-го разряда. Опять город наполнился сельским людом, только теперь у всех на шапках видны были ополченческие кресты. Было опасение и у меня, что могу быть призванным. Ходил два раза в воинское присутствие. Один раз попугали, в другой решительно сказали, что учащихся не берут.
У меня было двоякое чувство: с одной стороны не хотелось бросать налаженную жизнь, оставлять незаконченными дела, а с другой стороны хотелось новых ощущений, военных переживаний, тем более что роль ополчение не боевая.
Ополченцы надолго застряли в Усмани. Их, в конце концов, облекли в черные мундиры, штаны хаки и форменные фуражки. Принятые лошади также были оставлены в Усмани. Их что-то около четырехсот. С ними вдвое меньшее количество кавалеристов из запасных. Кавалеристы целиком одеты в защитный цвет, даже фуражки защитные. Усмань сразу приобрела военный вид: офицеры, солдаты-пехотинцы, кавалеристы...
К призыву ополченцев и сами призываемые и их семьи отнеслись не так драматично, как к призыву запасных. А то, например, призванный из запасных Петр, наш богаделенский дворник, и сам обливался слезами, и все его оплакивали, и старухи и молодухи, а когда зашел перед отъездом к нам попрощаться, то со всеми перецеловался. Мама дала ему рубль, другие тоже дали, кто, чем мог.
Не удалось мне проводить Володю Писарева. Мы с ним простились на лету в городском саду. Признаться, я сам уклонился от больших проводов. Володя пред отъездом со своей кампанией прапорщиков здорово кутил, на станцию они также направлялись целой кампанией, кутнув в клубе и собираясь продолжить выпивку на вокзале. Какой же я товарищ в этом!
***
Пятница, 29 июля. Состоялось заседание Городской Думы, посвященное войне. Дума ассигновала 1400 рублей на различные расходы, связанные с войной и решила организовать Общественный Комитет. Усманская Городская Дума в чрезвычайном заседании 29 июля, в предупреждение повышения цен на предметы первой необходимости, нормировала таксою следующие цены: черный хлеб 2 копейки, черный из сеяной муки - 3,5 коп., ситный крупчатый - 6 коп., булка французская - 5 коп., мясо 1 -го сорта 15-17 коп., 2-го сорта-13-15 коп., 3-го сорта-11-15 коп. По телеграфу последовало утверждение таксы губернатором. (Тамбовский край, № 164).
Суббота, 30 июля. Сегодня состоялась вторая грандиозная манифестация в городском саду. Толпа, собравшись перед эстрадой, потребовала исполнения гимнов русского и французского. И тот и другой были повторены много раз. Принесли флаги. Реалист Попов влез на эстраду и прочитал по бумажке речь. Затем вышел реалист Смольянинов, затем еще кто-то сбегал в Реальное училище за портретом царя.
Полиция сперва не пускала в сад простонародье, потом ополченцы прорвались, и толпа нахлынула в сад. Давка, вонь, галдеж. С музыкой, флагами прошлись раза два по круговой аллее. У ворот опять говорили речи, в том числе И.А.Зарин, что «германский царь тоже могущественный государь». Манифестанты собирались пойти по городу, но исправник уговорил разойтись. Долго еще в воздухе сада держалось сногсшибательное амбре.
Эта манифестация произвела необыкновенно сильное впечатление на нашего семилетнего Юрия. Он пришел в такой экстаз, глаза горят, сам дрожит и подсвистывает музыке, исполняющей гимн...
* * *
Война сильно помешала полноте торжеств открытия мощей Питирима. Вначале предполагалось устроить из разных мест губернии крестные ходы в Тамбов. Но с объявлением мобилизации крестные ходы были запрещены. Масса народа, стремившегося на торжества в Тамбов, не могла туда попасть, так как к тому времени совершенно остановилось пассажирское движение по железным дорогам. Беспрестанно слышались протяжные заунывные гудки воинских поездов. Не преувеличу, если скажу, что гудки эти слышались каждые четверть часа. Папа, уехавший в Тамбов, в письмах сообщал о смутно-тревожном настроении в Тамбове в связи с предстоящими торжествами. Наша кухарка Аннушка каждое утро приходила с базара начиненная толками, перемешивающими и военные действия и питиримовские торжества. Нет ли, правда ли, в Тамбове захватили двух монашек, оказавшихся переодетыми германцами, которые собирались бросить под собор бомбы? А их, будто бы выдала первая монашка на исповеди перед смертью...
А правда ли, что немецкие шпионы взорвали мосты у Воронежа и т.д.?
Все-таки на открытии мощей Питирима было тысяч 70-80 и, по окончании торжеств, папа 31 июля вернулся домой.
27 июля по церквам после обедни отслужили молебны с прочтением манифеста и произнесением проповедей. Это, конечно, был лишний повод к треволнениям и слезам оставленных жен и матерей.
В воскресенье 3 августа в Городской Управе состоялось собрание усманских граждан. Был отслужен молебен, произнесены речи папой и Ф.В.Огарковым. Затем обсуждался вопрос об организации Общественного Комитета попечения о раненых. На собрании присутствовали и вошли в состав Комитета представители Усманской интеллигенции. Возникли прения о числе членов Комитета и членском взносе. Решено было численность не ограничивать, а взнос установлен в один рубль. Собрание прошло с большим подъемом. Тут же было собрано пожертвований несколько сот рублей.
15 августа. Состоялся из кладбищенской Покровской церкви крестный ход в земский питомник для панихиды и освещения памятника на месте старого кладбища и, в частности, могилы блаженного Михаила. Только к концу панихиды стал подходить народ, говоривший о том, что должны быть мощи Михаила.
22 августа. Общественный Комитет устроил однодневную продажу флажков союзных держав - явление невиданное в Усмани. К участию была привлечена вся студенческая молодежь, учителя и пр. Ходили с кружками даже Е.Н.Чарыкова (Елизавета Николаевна Чарыкова, начальница женской гимназии - А.К.) и Новоселова. Чувствовался недохват кавалеров. Всего сборщиков было до 85 человек, при 25 кружках, распределенных по районам. Полагалось на кружку две пары, чтобы разделиться на две смены. Предварительно 19-го в Управе было совещание сборщиков. Шуму, гаму было при этом! Совещание с 7 до 10 с лишним вечера. Сперва Ф.В.Огарков взволнованным голосом прочитал только что полученную телеграмму, что русских разбили в Восточной Пруссии. На минуту все были под впечатлением печального известия. Потом оживились, обсуждая детали сбора. Между прочим, тут же мы узнали, что Петербург переименован в Петроград.
Ученики гимназии и Реального училища изготовили флажки. Полагалось сделать 10.000, но сделали меньше, и их не хватило. Гимназистки сидели над флажками два дня с 7-30 до 9-30. Чарыкова им объявила печальным тоном: «Дети, не шалите, наших убили 80 тыс. человек!» - и это в девочках возбудило веселость.
Все сборщики, снабженные флажками и украшенные лентами, сошлись к Городской Управе. Здесь все получили кружки и открытые листы, затем пошли в Собор. Протоиерей отслужил молебен и сказал напутственное слово. Уже во время молебна послышалось звяканье в кружки медяков зашедших баб с базара.
Выйдя из Собора, сборщики пропели гимн и разошлись по своим участкам. День был базарный, сразу началась бойкая продажа флажков. Впрочем, крестьяне иные отказывались брать, вообще с недоумением принимали флажки. Уже к обеду поступило несколько заполненных кружек. Я с мамой ходил после обеда по Песковатке. Проходили часов до 8, давали почти все избы по копейке-две или пару яиц. Очень немногие опускали 15-20 копеек. Бежали иногда с другой стороны, крестились, опуская в кружку свою копейку. Иные всхлипывали, тяжело вздыхали. Обманул наши расчеты богатый мужик - Барбашин. Мы пошли к нему - думали получить целковый, а он заставил нас подождать, вышел и объявил, что и так уже жертвовал достаточно и решительно ничего не дал. Мама волновалась чуть не до слез, точно оплеуху получили, говорила она, настроение у нее испортилось. Было очень обидно.
Зайдя, домой, пошли в городской сад, куда сошлись все сборщики. Вот где была облава на карман обывателя. У ворот стояла целая вереница сборщиков, по саду окружали гуляющих, в клубе собирал Кайровский. И народ все давал и давал. Некоторые купцы старались побить рекорд и накупили по 40-50 флажков.
После 10 вечера все двинулись снова к Управе, для сдачи кружек и подсчета денег. Все были усталые, но довольные прошедшим днем. Предполагали собрать рублей 200, максимум 300. Днем, когда убедились, что хорошо собирают, стали рассчитывать на 500-600 рублей. Стали считать и с надеждою загадывали - вдруг будет рублей 800. А оказалось 1259 рублей. В среднем на кружку было по 50 рублей, а одна кружка - 120 рублей. Наша, 1-го участка, набрала 19 рублей. Усмань превзошла Козлов, где такой же сбор дал 600 рублей.
22 августа местный комитет по призрению семейств запасных нижних чинов и ратников государственного ополчения организовал в Усмани кружечный однодневный сбор путем продажи наших и союзных государственных флажков с предназначением сбора на оборудование и содержание лазарета на 20 коек. Отмечается сочувственное отношение крестьян. Сбор дал 1259 рублей 23 копейки. Всех кружек было 30. Больше всех кружка №17-111 руб.73 коп., минимальный сбор 12 рублей. Две кружки обращались в поездах между Графской и Дрязгами, причем 3 рубля было положено германцем. («Тамбовский край», №193).
Через несколько дней новый сбор: семья директора Реального Радкевича (статский советник Николай Гаврилович Радкевич) с помощью И.Н.Шилова устроила в синематографе «Модерн» концерт-сеанс. Помещение и картину бесплатно представил П.Е.Богатырев. Было специальное концертное отделение, а во время картин студенты играли на мандолинах и скрипках, были и сольные скрипичные номера. Аккомпанировала О.Н.Радкевич. Всего было три сеанса, из них 1 -й и, особенно, 3-й были переполнены, пришлось ставить приставные стулья. Студенты были распорядителями, продавали билеты и пр. Продажа была цветов, шоколада, программ. Всего выручено до 260 рублей.
По окончании всего распорядители отправились в сад, где И.Н. угостил их ужином со спиртными напитками. И в дни трезвости «золотая молодежь», угостившись портвейном и сливянкой, горланила до половины 2-го студенческие и другие песни. А на другой день пошли сплетни, что на двоих напали хулиганы, избили и даже ранили и пытались отобрать вырученные от вечера деньги.
***
Благотворительные сборы доставили разорение дирижеру оркестра Матезиусу, так, когда он устроил в саду свой прощальный бенефис, то публика, растрясывая свои карманы, слабо откликнулась, и бенефициант понес убыток.
***
Пошли среди старух и разговоры о конце мира. В Хомутовке О.Константин с амвона возглашает, что за войной последует конец мира: «Я говорил, что откроются мощи Серафима - открылись, говорил про мощи Питирима - открылись, сбудется - и про конец мира!» Много нашлось «пальмертонов» поражающих Германию указательным перстом. В том числе дядюшка Иван Фотиевич, удивляется, почему бы нашим не разбить немцев, взять Берлин и придти на помощь союзникам. Или разбить Австрию и через нее двинуться к союзникам.
***
Как ведут себя наши немногочисленные «немцы». Во-первых, «Генрих». До войны он гордо носил свои вильгельмовские усы и говорил, что России нечего и думать сражаться с Германией. Теперь он всем доказывает, что самой Германии и не нюхал, его дедушка прибалтийский немец и т.д.
Преподаватель Реального Альтгаузен, кажется, раза три уже подвергалась обыску. В доказательство своего патриотизма он, где может, поет «боже царя храни», предложил содержать у себя на квартире за свой счет одну семью к.л. запасного, нуждающуюся. В начале учебного года директор предупредил учеников, чтобы они были корректны и не вздумали допускать по отношению к Альтгаузену каких-либо эксцессов. В.Н.Скляднев, «русский немец», все время бредивший Мюнхеном и Германией, сразу стал патриотом. Мария Карловна Сурова все еще хорохорится и явно сочувствует немцам. Когда во втором классе завели речь о немецких зверствах, один голосок пропищал: «Мама говорит, это неправда!» - то была Леночка Сурова.
***
Инцидент в Реальном. Перед началом занятий был молебен. Присутствовали все реалисты, в том числе и евреи. Молитва о даровании победы была с коленопреклонением. Все стали на колени, кроме Гендлина, ученика 7 класса, сына раввина. Поднялся и другой семиклассник - еврей Копиевич. Директор шепотом приказал опуститься на колени им, но они по религиозным мотивам отказались, и он им велел выйти из зала. Экстренный педагогический совет, по настоянию директора решил уволить Ген-длина из училища, за «демонстрацию религиозного фанатизма», а Копиевичу дали 12 часов карцера за ослушание. Напрасно отец Гендлина доказывал, что сын не мог стать на колени. Что евреи молятся сидя, а в отдельные моменты встают, что равняется коленопреклонениям. Решение Совета отменено не было, что в городе вызвало возмущение жестокостью директора.
***
Много забрали усманцев на военную службу. Взяли даже таких мирных толстяков, как Коля Поликанин, Митроша Богатырев, взяли Авдеева. Под угрозой А.И.Матвеев. Много тревожных дней пережил отставной прапорщик Ф.В.Огарков, седой, обрюзгший, с одышкой, с одной почкой - плохой бы из него вышел воин. И все же пришлось ему хлопотать. Из студентов забрали В. Писарева, К. Винокурова, С. Филипова. Одно время город остался было без врачей - Цивинский и Исполатов были в отъезде, Тархова, Былова и Островского забрали. Но потом вернули Тархова, так как оказался устаревшим. Сразу пошли разговоры, того то ранили, того убили. Куда кто ранен, и говорят, тяжело. В этой страшной войне никто не гарантировал от опасности и счастье вернуться домой целым.
***
Ребята, собравшись со всей улицы, устраивают игры в войну, производят учения, маршируют и поют, как «канареечка жалобно поет».
***
К концу августа все стали усиленно готовиться к приему раненых, шили постельное, носильное белье, подыскивали помещения. Иные дамы вступили в соревнование - кто больше сделает. Поэтому раздавали полученный материал другим лицам, а выдавали все сшитое за свое. Лично я принял во всем этом участие, складывая сшитые мамой наволочки.
Конечно, не обошлось дело без мелких дрязг. Как обычно, нашлись и такие, кто хотел бы из помощи раненым извлечь для себя выгоду, спрашивали: «Нельзя ли взять на свое содержание раненых, но чтобы за это платили, ведь, все равно приходится казне расходоваться на содержание».
В ожидании раненых всю накопляющуюся энергию стали изливать на провозимых мимо Усмани военнопленных. На станцию, в особенности по праздникам, предпринимались целые гуляния. Своего рода пикники с закуской, а с конечной целью посмотреть на пленных врагов родины. Но, увы, иные даже пересаливали: девицы в порыве восторженного сочувствия одаривали австрияков шоколадом, хлебом, съестными припасами, заискивающе заговаривали, а те, снисходительно, кивали головой.
Я слышал возгласы негодования от простого народа: за нашими солдатами так не ухаживали, как за этими австрийцами! Аграфену Карловну, вздумавшую говорить с пленными по-немецки, осадил довольно грубо жандарм. Даже позлорадствовали.
***
2 сентября я уехал в Москву. Усмань имела вид военного города. Массу ополченцев, обучающихся в городе, облекли в штаны «хаки» и черные мундиры. Около 300 человек кавалеристов из запасных, оставленных при мобилизованных лошадях (20600), полностью облачены в защитную форму. И, куда не пойдешь, всюду встречаешь группы солдат, во многих домах отведены квартиры и у калиток стоят часовые с винтовкой. На выгоне постоянные учения, маршировки. Приезжал на автомобиле какой-то высокий генерал, делал смотр ополченцам. Говорили, что это, будто бы, командующий войсками округа. По улицам бродят солдаты, ратники, проезжающие офицеры, ополчение. Это все наши, усманцы, преобразовавшиеся из чиновников, помещиков в офицеров, не сказал бы, блестящего вида. Около погребов, винных лавок стражники с ружьями блюдут трезвость. Единственно пьяное место - это клуб, где продолжают отпускать спиртные напитки. Воинский начальник запретил офицерам допуск в клуб, опасаясь, что, напившись, они проиграют имевшиеся у них на руках казенные деньги. Те, понятно, негодуют по поводу такой опеки.
Из письма от 9 сентября. Пришла открытка от Володи Писарева. Целует и прибавляет «прощай» - отправлена из Варшавы, в Августово на границе Германии. Освятили лазарет на 22 койки над читальней. Ждем раненых завтра, 10-го. Встречать будут с музыкой, говорят, что к нам в Усмань пришлют 100 пленных австрийцев для общественных работ.
Из письма от 10 сентября. Раненых не привели еще. С.Филиппов прислал сегодня письмо, очень просит писать ему.
Из письма от 16 сентября. Как подумаю, что Володя в действующей армии, на войне, так страшно за него становится. На днях получил письмо от А.В. полное отчаяния. Мне, кажется, она не переживет. Если, не дай бог, что случится с Володей.
К.Петухов сказал, что под лазарет передали помещение страхового общества, а само оно переместилось в Мещанскую управу.
Из письма от 24 сентября. В воскресенье был у нас кружечный сбор по городу в пользу какого-то Тамбовского комитета. Собирали гимназистки и реалисты. Сборщицы избирались по жребию, кавалеры к сборщицам тоже. Собрали 617 рублей. Первая кружка 36 рублей была набрана З.Борисовой, вторая нашей Соней... Она в восторге. Сейчас затевается спектакль в пользу раненых. Поставить собираются, кажется, маленькую пьеску и дивертисмент. Играть будут учителя Реального. По слухам к ним привезут 200 человек раненых и велели заготовить помещение. Говорят, будто бы, уступят одно из учебных заведений. Гимназистки же и реалисты будут заниматься в одном здании, одни утором, другие вечером. Вчера ночью, говорят, над Усманью пролетел аэроплан. Кажется, тетя Настя видела...
Из письма от 4 октября... Басов прапорщик ранен и лежит в Воронеже. А к нам в Усмань раненых никак не везут, не знаю почему. Как будто и лазареты готовы, а всё нет и нет…
Из письма от 17 октября. У нас в скором времени будут разъезжать фургоны за разными вещами для солдат. Назначили ездить варшавских студентов с дамами из членов Комитета. Вообще у нас в городе деятельно готовятся к встрече раненых. Говорят, что везут 200 с чем-то человек. Уже открыли четыре лазарета. Но в них еще не все готово. В земский лазарет приехали две сестры милосердия...
Сережу Богодарова берут в солдаты, Смольянинова и Попова тоже. Вот страсти-то!. Недавно на выгоне было торжество: ополченцы получили знамена.
Из письма от 18 октября. В понедельник 20-го иду с фургоном. С 9 до 11 буду ходить с Е.Е.Винокуровой, а с 11 до 1 часу с Я.С.Цивинской. Сбор предполагается целую неделю. Мы с Толей Ростовским взялись ходить каждый день с 9 до часу, кроме праздников. Раненых в Усмани все еще нет, хотя лазареты готовы. Город начинает хлопотать о присылке раненых. Послали телеграмму принцу Ольденбургскому и еще куда-то.
Из газеты 24 октября. Комитет помощи больным и раненым воинам и их семьям при Управе оборудовал два отделения лазарета для легкораненых, на что израсходовал 1798 рублей 75 копеек. («Тамбовский край», № 227).
Из газеты 26 октября. Наконец-то Усмань дождалась раненых. Хотя еще не совсем. На днях прислали телеграмму, что шлют 75 человек. Лазареты уже давно готовы. Мама будет ходить дежурить в земский лазарет в Арестном доме. На нем уже развевается флаг с красным крестом. Мама говорит, что он производит неприятное впечатление. Окна высоко от пола и с решетками. Грязно и неуютно. Наши дамы-патронессы уже не раз друг с другом ругались... Это до присылки раненых, что же будет дальше?
Закончился фургонный сбор, который также не обошелся без неприятностей: город делился Елецкой улицей на два участка. Дамы второго участка так быстро обошли свои улицы, что прямо-таки удивительно. В 1-м участке не прошли еще половины, а во 2-м уже кончили. По этой причине между той и другой партией был разговор, преисполненный ядовитыми и колкими замечаниями, как поле сражения осколками гранат...
Из газеты 30 октября. Фургонный сбор прошел очень хорошо, набрали много теплых вещей и скоро отправят в действующую армию. Раненых все не везут, говорят, В.Д. взят на военную службу, не знаешь, правда ли это? Как бы и наш Виктор не засвистел... А.В. (мать В.Писарева) очень изменилась; она почти седая совершенно...
Из газеты от 2 ноября. С 13 по 27 октября пожертвований на нужды войны поступило в Усманское казначейство в распоряжение губернатора в сумме 3867 рублей. («Тамбовский край», № 235).
Из письма от 13 ноября. 9-го к нам привезли раненых; я только что пришла от обедни, мне сказали, что за мною присылали из земской больницы. Пошла туда. Оказывается, их уже привезли, поят чаем, а некоторые еще принимали ванну. Все земские барышни были уже там и, конечно, толпились без толку. Солдат всего 20 человек в старой больнице, в Арестном доме тоже 20, в Сидельниковском доме пока только 14, в городском 1-м над библиотекой - 22 и во 2-м над банком - 15. Всего, значит, привезено 91 человек. Я участвую в больнице и во 2-й городском.
Первый день пробыла в Земском до 11 и пошла в Городской, там осталась до 8 вечера. Убирали пожитки раненых, все записывали. Потом выдавали белье, кормили обедом, поили чаем, словом, дело нашлось. Солдаты почти все раненые, очень мало просто слабых, но раны уже заживают, хотя все еще делают перевязки. Я и в этом принимаю участие.
Доктор приехал для всех 5-ти лазаретов и для городской больницы. Пожилой еврей, маленький и сухенький. Симпатичный тем, что ничего из себя не корчит и такой ласковый, обходительный. Говорит только, что ему очень трудно, особенно в лечебнице, так как много бывает больных, он весь день занят и очень устает. Между прочим, предлагал, чтобы в лазарете кто-нибудь из дам ночевал. Одну ночь я провела в Земском и, конечно, всю ночь не спала, словом, первые два дня страшно утомилась. Сегодня 13-го чувствую себя немного лучше и в два часа должна идти в городской. Мне больше нравится в Городском, во-первых, потому, что здесь как-то семейнее, проще, и заведующая М.С.Новоселова, очень милая и чрезвычайно простая и ласковая.
Подбор солдат тоже как-то лучше. Здесь они более развитые и симпатичнее, а там что-то очень уж мужиковаты. Кормят везде горячим и кашей, но в Городском все же вольнее, как-то больше дают и много поступает пожертвований, так что они у нас скоро избалуются...
Из газеты от 14 ноября. С начала войны в г. Усмани открылись: городские комитеты по устройству лазаретов для раненых, по заготовке белья и теплой одежды для армии и по призрению семейств запасных нижних чинов, а также раненых и увечных воинов, отделение Елизаветинского Комитета по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну и Уездный Комитет Всероссийского Земского Союза.
В Усманском уезде открылись: Комитет Добринской пожарной дружины по сбору пожертвований на нужды войны; Мордовский Комитет по оказанию помощи семьям запасных и устройству лазарета; Барятинское попечительство по оказанию помощи семьям запасных. («Тамбовский край», № 245).
15 ноября. Т. В. Винокуровой пишут из Усмани, что там находится больше сотни пленных турок. Военнопленные турки, прибывшие несколько ранее присылки раненых, дали усманцам первую живую иллюстрацию войны. В начале ноября прислал о себе весть В.Писарев. Пока жив и невредим. Стоит с полком на берегу Нарева у Ломжи. 14-го приехал в Москву по командировке С.Филиппов. Участвовал в трех боях, представлен к трем наградам. Отсюда поехал в Усмань.
Из письма 17 ноября. Во время войны на почте всегда такая масса народа, да большинство бестолковых баб, чиновников же мало. И происходит такая неразбериха, что не дай бог. Даже добродушный почтмейстер и тот стал нервничать...
Дамы наши заняты ранеными. Мама почти каждый день ходит то в Земский, то в Городской лазареты. Один раз даже ночевала там. 21 -го в Реальном спектакль и концерт, в пользу чего - не знаю.
Из письма от 28 ноября. В Усмани живут пленные турки, человек двести. Не давно привезли военнопленных австрийцев около 100 человек.
Из газеты от 2 декабря. Очередным Усманским уездным земским собранием была отправлена Верховному Главнокомандующему следующая телеграмма: «Усманское Уездное Земское Собрание, собравшееся в исторические дни величайшей русской победы, когда-либо одержанной доблестными русскими войсками, приемлет смелость выразить Вам, Ваше императорское Высочество, свое восхищение перед совершенными подвигами. Сердца всех русских с вами, и для всех, кому не дано разделять славу в рядах бойцов, одно великое утешение, что тяжелый труд каждого на своем месте ведет к единой цели - славе обожаемого Государя и величию Отчизны. Да знаменует над вами Господь и впредь свою славу и милость».
На телеграмму эту Земское Собрание удостоилось получить от его Высочества из ставки ответ: «Очень тронут и сердечно благодарю Усманское земское собрание за выраженные чувства и пожелания. Генерал-адъютант Николай».
Очередное земское собрание внесло в смету 1915 года на благотворительную помощь семьям воинов 12.000 рублей. Кроме сего ассигновано: 16417 р. 51 к. на содержание в первой половине 1915 года земского лазарета на 60 кроватей; 200 рублей - отряду Государственной Думы; 100 рублей - Елизаветинскому Комитету и 3445 рублей на делопроизводство уездного попечительства по призрению семейств призванных. («Тамбовский край», № 258).
Из газеты от 3 декабря. Отчет об очередном земском собрании. Единогласно признано, что население, как уезда, так и города, без различия сословия, имеет одинаковое право на бесплатную медицинскую помощь в земских лечебных заведениях. Единогласно решено, по предложению гласного М.А.Богомолова, половине кроватей в земских лазаретах, а также капиталу в 200 рублей на помощь бедным ученицам Усманской гимназии присвоить имя Верховного Главнокомандующего, возбудив о сем ходатайство. («Тамбовский край», № 259)
Из газеты от 4 декабря. Усманское очередное Земское Собрание на расход по увековечиванию памяти героев отпустило 300 рублей. Братские кладбища намечено устроить в селах Лотареве, Мордове и Добринке, где будут призреваться раненые. («Тамбовский край», № 260).
Из газеты от 10 декабря. Усманскою Городскою Думою по единогласному постановлению в очередном заседании отправлена Верховному Главнокомандующему телеграмма: «Великому вождю непобедимой русской армии Усманская Городская Дума шлет горячий привет. Уверенная в полной победе над врагом, молит всевышнего охранить Ваше Императорское Высочество и вверенную вам могучую русскую армию на всех трудных путях ее величественного шествия к неувядаемой славе». («Тамбовский край», № 265).
Из газеты от 11 декабря. Усманская Городская Дума, обсудив вопрос об увековечивании памяти жертв войны их усманских уроженцев, поручила Управе для устройства братского кладбища отвести место на одном из занятых кварталов городского кладбища. Кроме того, постановлено завести при каждой приходской городской церкви особую доску для занесения на нее имен погибших на войне прихожан этой церкви. На предварительные расходы ассигновано 200 рублей. («Тамбовский край», № 266)
***
Когда я приехал в декабре в Усмань, то застал следующее: на бывшем салотопенном заводе в казарме для рабочих размещены пленные австрийцы. Другая их часть помещается в наемном доме на Мещанской (или Никольской?) улице. Всего пленных около 100 человек. Германцев нет. Среди пленных австрийцев все больше, если не исключительно, славяне. Отношение к ним населения доброжелательное, посещают их, вступают в разговоры. На улице австрияки появляются редко, их партиями проводят обедать. В обществе шли разговоры, что уж очень антисанитарно они содержатся, главным образом, все упирали на то, что они помещены на «сальне». Ф.В.Огарков по этому поводу возмущается, что когда незадолго перед тем на сальнях помещались наши ополченцы, никто ничего не говорил и вообще помещение это вполне удовлетворительно и другого в Усмани подыскать нельзя. Что же касается трех смертных случаев среди австрийцев, на что также напирают критики, то случаи смерти объясняются тем, что эти трое были привезены в Усмань уже тяжело больными.
После начались толки противоположного характера: некоторые граждане, будто бы, чересчур благосклонны к австрийцам. Так, на Рождество по новому стилю пленным было выдано какое-то угощение и даже устроена елка. Надо добавить, что все эти разговоры и о «притеснениях» и о «поблажках» направлены по одному адресу - против семьи Огарковых.
Турок поселено в Усмани несколько больше пятисот человек. Это интернированное гражданское население. Так как им предоставлена в городе полная свобода передвижения, то их можно видеть всюду, просто фланирующими или спешащими по делу. Есть среди них богатые, а есть и такая голь, что при сильных морозах, припрыгивая, бегут в рваных штанах и куртках на голом теле. Многие занимаются нищенством, ходят по домам, получая по 2-5 копеек. Первое время, стесняясь, давали даже по гривеннику.
Другие турки нашли себе работу, поступили в дворники, подмастерья, открыли свои торговые лавочки. Группа арендовала булочную Серикова, некоторые наметили открыть даже синематограф. Население относится к ним без враждебности, потому что турки ведут себя порядочно, жалоб на них не поступало.
Есть среди них восточные красавцы и на них заглядываются, кокетничают с ними девицы. Вышел даже такой случай. Один турок слюбился с усманкой, чтобы жениться на ней, принял православие. Крестили его в Соборе незадолго до Рождества. Говорят, собралось множество любопытствующих. Были поставлены ширмы, за ними большая кадка - купель.
Перед Рождеством полиции удалось избавиться от наиболее бедствующей части турок. Было прислано предложение, выслать в Кирсанов 70 человек турок. Ну и отобрали, «что нам негоже». Печальное состояние турецкой бедноты в городе, побудило Городскую Управу обратиться с ходатайством или выдавать туркам казенное пособие или убрать их из города.
Возможно, в результате этого ходатайства и последовал запрос о 70 турках. Часть турок разобрана по уезду для работы в имениях, например, Охотников взял к себе на винокуренный завод.
Помимо наличия пленных о войне напоминают раненые в лазаретах. Лазаретов пар: два городских и два земских. 1-й Городской на Большой улице над библиотекой, 2-й в помещении страхового общества, которое временно переведено в здание Городской Управы. Земские в старой больнице, Арестном доме и доме Седельникова, предназначенном под родильный приют/
Заведующими состоят: в 1-м Городском - Е.Н. Чарыкова, во 2-м - М.С. Новоселова, в больничном - А.П. Шрейдер и в Сидельниковском - А.П. Попова, в арестном - заведующей нет.
В 1 - м Городском дежурят дамы - «аристократки» - Русанова, Винокурова, Лазарева, Огаркова, Сукочева. Во 2-м - Княжинская, Борисова, Некрасова, М.И.Огаркова. В больничном - земские управские дамы, в Сидельниковском - сама А.П.Попова.
В каждом лазарете имеется сестра милосердия и приходящая фельдшерица. Врачи - городской и земский, ежедневно наведываются в свои лазареты.
По городу встречаешь много солдатских шинелей. Это команда при ремонтных лошадях, которые оставлены в Усмань и забираются по мере надобности. Для нового ремонта приезжала целая компания молодых гусарских офицеров и с ними много солдат усачей-кавалеристов.
Много усманцев взято на военную службу. Ратники ополчения взяты уже до 35-летнего возраста. Взяты юноши 20 лет. Ходят слухи. Что дойдет черед и до ратников 2-го разряду, сделав из них выборку. Матери единственных сыновей уже начинают беспокоиться. Взяты частный поверенный Н.И.Некрасов, К.М.Саква, оба Богатыревы. Матери Богатыревых говорят, что один сын в Орле, а другой в Туле. А они оба в действующей армии. Скрывают, чтобы не волновалась. Коля Винокуров уже саперный прапорщик, подвизается на фронте.
Призваны чуть ли не все врачи. Остался, благодаря своей хромоте, один Цивинский. У него громадная частная практика и он, кажется, не слезает с извозчика. Около его квартиры целый город экипажей. Приезжают ведь не только из города, но и уездные, так как на весь уезд осталось два-три врача. В городе есть еще другой врач - городской, еврей. Но он сам все время болеет, никого больных не принимает, лечебницу и лазареты не посещает, «только даром получает большое жалование», - негодует Ф.В.Огарков.
Призванные усманцы часто подают о себе вести, а все горожане интересуются судьбой компатриотов. В конце ноября приезжал С.Филиппов, он завернул в родные края, будучи в командировке за теплыми вещами. Порадовал всех, казался выходцем с того света - «из самого пекла военных действий».
В.Шепт, как говорят, попал в плен. В.Писарев кончил плохо. 9 декабря он был смертельно ранен в бою около Сохачева, а на другой день, 10-го, тихо скончался. 19-го пришло письмо от его товарища по полку, что толку, а 20 декабря о смерти было сообщено в газете. На всех эта смерть произвела крайне тяжелое впечатление, особенно на Усманскую молодежь, объединителем которой Володя являлся. Все с волнением передавали друг другу печальную новость. Про горе родителей нечего и говорить. Они поседели.
Папа устраивает в своей Покровской кладбищенской церкви после всенощной панихиды по убиенным согражданам и «всем воинам, павшим на поле брани». Панихида производит соответствующе впечатление и много лиц смачивается обильными слезами. Пока имен перечисляется сравнительно мало, но стечением времени их все прибавляется. ..
Городская Дума отвела на кладбище место для братской могилы.
6-го декабря мимо Усмани проезжал поезд с царской семьей (из Воронежа в Тамбов). Усманцы массой направились на станцию. Гимназистки, реалисты со своим начальством, с оркестром Духовой музыки, административные лица города, много публики. Все эти собравшиеся мерзли на станции с обеда до 9-ти вечера, томились от усталости и скуки. Наконец, уже в темноте, рассеиваемой калильными фонарями, пронеслись мимо, не замедляя своего быстрого хода, один за другим три поезда, даже с занавешенными окнами. Никто не знал, который из поездов был с Царем. Разочарованные вернулись домой. Впрочем, каждому поезду добросовестно кричали «ура!», а реалисты играли гимн. Из одного вагона выглянул повар в белом колпаке, а на площадке другого вагона козырнул какой-то офицер. А в последующих разговорах оказалось, что некоторые, несмотря ни на что, видели царя. Бабы рассказывали. Что «сидит он в короне и со скипетром в руках у окошечка». Усманцы, более подвижные и посвободнее, ездили в Воронеж и там действительно видели царя и его семью.
Война является почти единственной темой разговоров. С жадностью выслушиваются конфиденциально сообщаемые «слуховые» новости о высших сферах, о командовании, о военных действиях. Также жадно расхватывают листки телеграмм «От штаба Верховного Главнокомандующего». Прежде телеграммы издавало Земство два раза в день и продавало по 5 копеек. Потом нашли это невыгодным, и телеграммами занялась расторгуевская типография. Выпускать их стали один раз в день около часу-двух дня, и продавать по 4 копейки. Мальчишки-продавцы бегают по городу и кричат: «Очень интересные телеграммы!». Особенно бойкая продажа идет по базарным дням среди крестьян. Обычно в эти дни тираж телеграмм особенно увеличивается.
Лазареты публикой посещаются мало. Только некоторые дамы, гимназистки. У кое-кого совсем не «христианское» ухаживание за ранеными. Устраивают друг другу сцены ревности, целуются под разными предлогами, а уж целование с уезжающими вошло в обычай. Среди «лазаретных» дам тоже не всегда тишь да гладь. В Земском лазарете устроили даже вроде забастовки. Председатель Управы, по навету фельдшерицы, сделал заведующей А.П.Шрейдер резкое незаслуженное замечание. Она в знак протеста вышла из числа «лазаретных» дам. Остальные из солидарности тоже решили уйти. Но затем, чтобы не дать торжествовать фельдшерице (Сакве) решили дежурить по-прежнему, но заведующей из своей среды так и не выделили. Из-за трений лазарет Арестного дома совсем остался без дежурных дам. Здесь была О.И.Яхонтова и еще кто-то. В 1-м Городском постоянные ссоры. Здесь против Огарковой-Сукочевой вооружены остальные. Только во 2-м пока мирно и лишь кое-какие неприятности порой возникают с 1-м, с которым имеют дело по обеденной части. Вообще отмечается между 1-м и 2-м некоторый антагонизм.