Боевое крещение! Кто из бывалых солдат не помнит его. Проходят десятилетия, а память хранит всё до мельчайших подробностей...
...Огненный смерч войны достиг северокавказского города Майкоп 9 августа 1942 года. На одном из участков фронта находилась не обстрелянная рота курсантов - выпускников, многие из которых еще не исполнилось и девятнадцати! Каждый из нас, курсантов, с юношеской пылкостью мечтал об опасном подвиге, о решительной победе над ненавистным врагом! Мечтали... Но на войне не все мечты сбывались...
К вечеру все пришло в движение, загудело, затрещало, за ухало. По проселочной дороге заспешили автомашины. Проскочили, меняя боевую позицию артиллерийские орудия. Сердца наши дрогнули: мы увидели отступающие красноармейские цепи. Землю, родную землю оставляем на поругание врагу. Бойцы что-то кричат, энергично жестикулируя руками.
Перестрелка усилилась. Одиннадцать темных и зловещих «мессершмидтов» низко и нагло висели над нашими головами и время от времени изрыгали на землю пулеметный огонь. Где то позади нас, в шубах черного дыма, остался горящий Нефтегорск. Курсанты смешались с цепями отступающих. У нас ручные пулеметы с дисками, полными патронов. Отстреливаемся. ползем по-пластунски, бежим. Темноту наступавшей ночи прошивают немецкие пули. Кто-то из товарищей падает.
На душе непомерная тяжесть: «Где наши главные силы? Где танки, самолеты? Почему мы не можем держать позиции?».
Откуда мы могли тогда знать, что группа немецких армий, нацеленная на Кавказ, превосходила советские войска по пехоте в 1,4 раза, по авиации в 8 раз, по танкам в 9,3 раза! Немцы рвались к нефти Майкопа и Грозного...
На наших зеленых гимнастерках выступили белесые пятна
соли... С утра не ели, не пили. Но не голод, а страшная жажда мучила нас.
Пренебрегая опасность, я и несколько моих товарищей завернули в сторону, к маленькому дому. «Мать, дай воды!» — торопим вышедшую из сеней старую женщину. Вскоре в нашем распоряжении оказалась большая крынка холодного необычайно вкусного, молока, По очереди, спеша и обливаясь, мы пили прямо из крынки целительную влагу. А женщина, поившая нас, между тем говорила: «Пейте, пейте, родимые... Куда же вы теперь, товарищи?» Что-то недосказанное чудилось в этих словах. Мы видели скорбь и беспокойство в ее глазах и молчали, как немые. На прощанье кто-то из курсантов произнес бодро и уверенно: «Придем, мать, обязательно придем. Готовь молоко!». Мы непоколебимо верили в нашу окончательную победу.
Мост, к которому отходили отступающие, оказался захваченным фашистскими танкистами. Нас окружали...
Многочисленная группа солдат и курсантов прижалась к Белой — горной реке. Неглубокая, но капризного нрава, река после прошедших дождей взбухла, как на дрожжах, забурлила, запенилась. Несколько горящих автомашин застряли у самой кромки воды. Форсировать разбушевавшуюся горную реку в одежде и обуви, с оружием в руках — тяжелое дело! Всё намокло, отяжелело. Ледяная вода холодила тело.
...Шли группами, крепко держа друг друга. Когда посколь-ался один, другие напрягались и не давали ему упасть.
Впереди виднелся обрывистый, почти под прямым углом берег 4- 5-метровой высоты!
Фашисты рыскали в сумерках где-то вблизи. Появись они на берегу, наши подразделения могли стать удобной мишенью для немецких автоматчиков и минометчиков. По когда подобно грому «заиграла» родная «Катюша», когда светящиеся ракеты — снаряды молнией засверкали высоко над нами, падая на том берегу, с которого мы только что ушли, радости и гордости нашей не было границ. Нет, фашистам уже не подойти к берегу.
Измученные, но повеселевшие воины выходили из окружения, чтобы, перестроив свои ряды, могучей силой ударить по захватчикам; Люди в гимнастерках шли по узкой горной дороге в направлении на Туапсе...
...Когда я иногда вспоминаю те дни, в моем сознании величественный залп гвардейских минометов сливается со скромной крынкой молока, как что-то единое, неразрывное целое, что помогло нам устоять в борьбе и разгромить фашизм.