Усманский

краеведческий портал

Котов Борис Записки ликвидатора / отрывок

Отрывок из повести "Записки ликвидатора"

1. Запись
Получив направление ликвидатором в глухую деревню, я через два дня отправился туданаби­рать учеников. Это было дня за три до празднова­ния Октябрьской революции. У сельсовета этой деревни было по горло работы, и мне пришлось собирать учащихся самому. Зайдя с конца дерев­ни, я вошел в первую избу. Сидевшая за столом баба вопросительно уставилась на меня. На мое приглашение неграмотным этой хаты приходить учиться она сердито вскинула глаза:
— Будя. Мы и так проучены.

Я отступил за дверь. Вторая изба — и то же предложение. Мужик, возившийся с топором, лениво протянул;
— Не-ет, у нас некому.

Я приготовился идти.

— Пиши меня! — раздался с печи девичий го­лос.
— Куда пиши? — грозно спросил мужик. — Дома сиди.
— Пиши, пиши, — задорно отозвалась девка, — днем наработаюсь.

В следующей избе молодой рыжий парень, выс­лушав меня, спросил:

— А что, позвольте узнать, мы там делать бу­дем?
— Учиться, конечно.
— Я понимаю, что учиться. А чему? Лениниз­му, что ли?

Я объяснил, что, прежде чем изучать ленинизм, нужно уметь читать и писать.
— Нет. Мы староваты для этого...

Но в некоторых дворах записывались сразу и даже радостно:
— Давно пора грамотными быть.

Пройдя до конца стодворной деревни, я со­брал сорок два человека в возрасте от восемнад­цати до сорока пяти лет.

2. УРОКИ

Начались первые уроки. Программа прораба­тывалась медленно, но упорно. В классе стояла напряженная тишина, пока'я выставлял на дос­ке новую букву; он сразу наполнялся гулом го­лосов, когда я открывал ее на доске.

— Вот это буквочка!
— Закорючка!
— Крест на боку!
— Нет! Баба в раскорячку.

Но писали все с напряженным вниманием, старательно водя пером по бумаге. Особенно им нравилось производить действия над числами, и они торопили:
— Давай скорее цихвирья решать.

Решенный пример проверялся, правые тор­жествовали, а решившие неверно виновато говорили:
— Это я вот тут маленечко не туда повернул.

Для привлечения в школу взрослых я объя­вил, что буду отвечать на все интересующие их вопросы. На это предложение никто не ответил.

Все вопросительно переглянулись, и чей-то го­лос хитро протянул:
— Какие у нас вопросы? Мы люди темные.

Когда я объяснил, что для того, чтобы не быть темными, нужно учиться, знать все, тот же голос ответил:
— Подумаем.
На другой день, после окончания занятий, кто-то крикнул:
— Давать вопросы-то?
— Давайте.

Поднялся невообразимый шум. Когда удалось установить порядок, вопросы посыпались один за другим.

— Почему солнушко затемняется?
— Откуда человек проявился?
— Кто больше, земля или месяц?
— Как стекло делать?
— Почему солнце зимой ходит низко, а ле­том - высоко?
— Отчего у меня волосы рыжие?

Более солидные мужики спрашивали:
— Где веялку хорошую можно купить?
— Как заявление написать насчет налога?
— Что лучше: в коллектив сразу идти или го­дить?

Записав все вопросы, я начал отвечать. На это ушло слишком много времени, поэтому реши­ли ежедневно давать по пяти вопросов. На них ус­тановилась строгая очередь.

Скоро мне передали, что до меня добирается с вопросом Мишка Безбожник. Мишка был уче­ный человек деревни и селькором состоял. Он пришел ко мне после занятий и попросил позволения задать вопрос. Получив согласие, он, нахмурившись спросил:

— Почему это от одной бабы рожается то девочка то мальчик? Что это за непонятное у нее устройство?

Он был очень доволен, что я не сразу могответить на его вопрос и ответил лишь дня через три, перерыв всю свою библиотеку.

3. КОМСОМОЛ

Как-то придя на занятия, я застал у себя в школе комсоиольцев из дальней деревни. Мы провели собрание и заслушали доклад о значении и работе комсомола в деревне. После со6рания предложили желающим записаться, послышались нерешительные голоса.

— Это, значит, в церкву не ходить?
— И на балалайке не играть?
— А с девками спать можно?
— Отца с матерью слухаться или нет?

В этот вечер никто не записался. Но через два дня ко мне пришли двое парней и попросили за­полнить им анкеты и написать заявления.

— Надумали мы, что комсомольцами лучше. Главное - учиться еще будешь. Да и общественную работу проследишь.

в слудующие дни меня после занятий подолгу расспрашивали о работе и комсомоле и говорили:

— Надо записаться.
— Мне мать не велит. Отец ничего.
— Отец и мне ничего.
— Мать говорит; “Драться будешь .
— Вроде Бога нету.— Надо писаться.
— Конешно, надо.

Через неделю записалось четырнадцать чело­век, и занятия начались. Для собрания сходились с комсомольцами соседних деревень. Во время перевыборов силами нашего комсомола был выбит старый председатель Совета, прочно ук­репившийся на взятках с кулаков.

4.БУДНИ

В день смерти В. И. Ленина у нас не было за­нятий. В школу собрались несколько позже и пос­ле моего доклада о жизни и деятельности Лени­на долго говорили на злободневные темы. Все навалились на тщедушного Никитку, который выражал неудовольствие сельповскими членски­ми книжками.

— У меня все хозяйство стоит полсотни, — кричал он, — где я им возьму взносы разные? Што у меня тогда останется. Три вши в портках?
— Сразу, конечно, и не наберешь, да сразу с тебя и не просят. А два рубля в месяц всегда най­дешь. Частникам да шинкарям разным больше переносишь.
— Это так. А все-таки лучше б бесплатно, как раньше.
— Ну, раньше тоже хорошо прижимали нас. Вспомни.
— Оно, конешно.

На другой день ко мне пришел один из ком­сомольцев.

— Хочу научиться писать заявления и акты, — сказал он, смущенно оглядывая книги на сто­ле. — Уж больно много у нас развелось шинка­рей. Вся деревня в долгу с самого Рождества.

— Чего же ты раньше-то смотрел? — спросил я.
— Со старым председателем не хотелось ссо­риться. Он за них горой стоял. А против него идти нельзя было.

Он измарал два листа бумаги кривыми буква­ми и ушел, унося с собою образцы заявлений и актов.
— Найди мне книжек хороших почитать, — просил он, уходя, - хочу сам до всего дойти.

Подходящих книг у меня не было. Я дал ему Гарина «Корейские сказки». Через несколько дней он принес ее.
— Ну что, понравилось? — спросил я.
— Ничего, хорошее чтение. Одна тут басня есть, «Пак». Я ее наизусть выучил. Ребятам буду рассказывать.

Пример оказался заразительным. Пришло еще несколько человек с просьбой — «почитать». Я достал стихи Жарова и Бедного. Стихи понрави­лись.
— Хорошие стихи, — говорил один про сбор­ник Жарова, — рожь называется «товарищем».

«Товарищ рожь» — хорошо придумано. Стихи Бедного учили наизусть. Приходя вече­ром на занятия, я заставал учеников у горящей печки, сбившихся в кружок и читающих стихи.

5. ВЕДЬМЫ

Как-то раз во время занятий поднялась силь­ная метель. Ученики долго не расходились. Разго­вор вертелся вокруг старых баб — ведьм. Многие удивленно посмотрели на меня, когда я сказал, что это ерунда.

— Стало быть, ведьмов нету? — спросил ехид­но один.
— Нет.

Все переглянулись. Комсомольцы торжеству­юще, а остальные — с усмешкой.

— Старые Люди больше тебя знают и то гово­рят, что есть, как же их нет, когда их видают?
— Я вот видел.
— И я.
Один опасливо покосился на дверь:
— Слушай, я вот тебе расскажу: ехал я из Курнловки, а ночь темная. Еду, и сбился с дороги. Известно, ругаться начал по матушке. Вдруг смотрю: человек верхом мне навстречу едет. Шибко едет и поленом лошадь погоняет. Только он со мной сравнялся, как сразу месяц выглял.

Глянул я, а у него глаза закрыты, рот още­рен, и лошадь без шкуры под ним. Драная, знаит. Проехал шага два и пропал. А ты говоришь - нет.

— Я тоже раз ведьму слышал, — сказал дру­гое. — Был я ночью на мельнице, прибирал там мешки. Только я вышел оттуда, слышу: сзади меня топает кто-то. Хотел я оглянуться, да вспомнил: на ведьму нельзя глядеть, а то оседлает. Иду я, и не гляжу, а она сзади как крикнет: «Оглянись». У меня кепка на голове поднялась, а она; «Оглянись, оглянись». Скрепил сердце и не оглянулся. Проводила она меня до избы, а у порога, говорит: «Ну, счастлив ты, что не оглянулся, то бы тебе конец».

— Сволочь.
— Ты бы ее поймал.
— Это как же?
— А так. Как она сядет на тебя, ты ее хватай и тащи.
— Только руки не перехватывай. Перехватишь, так уйдет.
— Ну?
— Ну и вот, притащишь ее так в избу, а там ее побить можно.
— Хорошо бы узнать, кто у нас ведьмы?
— Я вот и хочу узнать. Нужно на «святую» к обедне во всем новом сходить. Они к
алтарю за­дом стоят.
— Федька Агенов ходил и видал их. Только это он из церкви вышел, а они как кинутся на него.
— Если, — говорят, — расскажешь кому, то аминь тебе.   
— Вот стервы какие.
— Поп вон всех знает.
— Поп знает.

Комсомольцы снова стали доказывать, что никаких ведьм нет, но их резко оборвали:

— Сами знаете, что есть, да хвалитесь.
— Фасон даете.
— Мы, дескать, ерои.
— А сами, небось, струсили.

А вместе со сторожем вышел из школы.

— Ну, а ты думаешь как? Есть ведьмы? — спро­сил я.

Он почесал бороду, из которой, по его выра­жению, песок сыпался, и сказал:

— Народ у нас темный. Несознательный. Ни­какой активности в них нет. А что насчет ведьмов, то кто их знает, может, у нас на селе все бабы - ведьмы...

6. БОБЁР

Откуда он забрел в наш тихий уголок - не знаю. Вероятно, во время разлива его затащило из далеких усманских плесов. Первый обнаружил бобра гордость наших охотников — Василий Гаш­ников. Когда мы слушали его рассказ о виденном им страшном звере, то Василий казался нам ле­гендарным героем. Легко сказать, увидев лохма­того с рыбьим хвостом зверя, не побежать, а вы­стрелить вверх, что очень трудно сделать. Во-пер­вых, устрашала величина зверя. Он, по словам Василия, был «куда больше самого матерого зай­ца и имел темно-рыжий, коровий цвет. Вместо ног у него висели гусиные лапки, а хвост похо­дил на огромный, старый терпуг».

Сначала Василию не поверили. Почти все ре­шили, что он видел обыкновенного хорька или хохулю, но «рыжую зверину» увидели другие, кто-то из стариков опознал в нем редкого зверя - бобра, и охотники зашумели, заволновались и начали распускать нелепые слухи. Бабы уже к ве­черу жаловались на пропажу кур и яиц, у тетки Исавиы бобер всю капусту «потрескал», гнался с поля за Аришкой до самого порога, а у двери забрехал и улез в подворотню. Василий в тот же вечер собрал вокруг себя всех наших охотников и с жаром рассказывал про бобриную жизнь, бессовестно выдумывая небылицы.

— Бобер воду дюжа долюбая, — ораторствовал он, — Днем этот зверь в воде проживляется, за рыбой гоняет, а ночью за грачиными гнезда­ми на ветлы лазит, яйцы выбирать. Если, скажсм, теперь искупаться влезть, то бобер обяза­тельно на человека кинется. Мужиков за ноги ловит, а бабам сиськи выкусывает. И Василий косился на собравшихся баб.

Мы задумчиво разошлись по домам, с меч­той если хоть не убить, то посмотреть зверя. И многие действительно увидели его во сне, но, к сожалению, все по-разному.

Бобер на другой же день дал о себе знать. Он безжалостно начал пилить ветлы на гумнах, ко­торые упирались в самую речку, и собрался «строить себе жилишу у Яшки под гумном». Он натаскал туда аккуратно срезанные молоденькие ветлы, искусно забил их под берег и приостано­вил бегушую воду. Под краем он вырыл нору, вывел ее наружу на берег и над ней смазал из хвороста и грязи круглую хижину.

Василий не пожалел ног и ушел в город, ибо из нас никто не знал, что нужно предпринять; убить бобра нельзя, так как Василий нашел в охотничьем билете запрет на бобра, и поймать — тоже не поймаешь. Вот мы и надумали послать Василия в охотничий союз. Василий «раскрутил пружины» на своих ногах и к вечеру пришел на­зад, пыльный и усталый, сообшив, что «в со­юзе» толку не добьешься, но все-таки обешали прислать «спеца» на бобров.

Долго ждать не пришлось. В этот день, когда бобер «проерзнул промеж ног» у бабы, купав­шей овец, приехало сразу два спеца. Выслушав перепуганную и мокрую бабу, они отправились смотреть местожительство бобра. Бобра «дома не захватили», сняли фотографию с его лачужки и объявили, чтобы бобра берегли и, боже упаси, не стреляли бы в него.

Вечеро.м у председателя в избе устроили сход и высказали свое желание иметь бобра живого. За его поимку обещали награды от 15 рублей и выше, в зависимости от породы и ценности зверя. Это произвело ошеломляющее впечатление: все были поражены цифрой: «от 15 и выше». Расходились, покачивая головами и задумчиво глядя в звезд­ное небо.

На другой день на реке с утра появилось мно­жество народа в надежде поймать «хоть парочку червонцев». Бобер куда-то провалился. Вероятно, напуганный толпой, он переменил свой адрес.

***

Василий опять ходил в город и предложил союзу убить бобра, хоть за пятерку. Но ему стро­го объявили, что за убийство бобра или заставят заплатить штраф 300 рублей, или три года тюрь­мы. Придя домой, Василий заявил:

— Хто убьет бобра или нанесет ему ранение, то получит три года расстрела.

Эта новость ужаснула всех. Искатели бобра боялись даже подходить к речке.

— Подойдешь, а он дохлый лежит, — гово­рил мне один, - кто-нибудь увидит, скажет; «Ты убил». Вот тебе и ловец.

А бобер, словно услышав о неприкосновен­ности своей рыжей шкуры, снова начал «валом валить» ветлы.

***

Андрюшка Кисляк считался у нас дураком. Длинный, похожий на Хвоща из рассказов Ветова, он за последнее время не уходил с речки выслеживал «водяную крысу». Его уговаривали

бросить все к черту и не губить своей жизни, но он не обращал внимания на говоривших и про­должал ходить по берегу с огромной дубиной.

Три дня ходил он по кустам и топям, а на четвертый день ушел на речку со старым бред­нем и к вечеру притащил в нем бобра. Смотреть сбежалась вся деревня. Сначала боялись подхо­дить близко и с ужасом смотрели на бобра, ко­торому Кисляк предлагал дохлую кошку. Но за­тем осмелели, подошли ближе и через минуту дрались из-за места. Андрюшка из дурака превра­тился в героя. Он торжественно рассказывал, как поймал этого «анчихриста».

— Поставил бредень около норы в воду, а сверху в дыру ширнул дубинкой, он, сволочь, кинулся в воду и готов — кратко, но каждому объяснял он.

Василий был вне себя. Бледный, с злобно сверкающими глазами, он даже не взглянул на бобра и ушел домой.

Утром Кисляк уехал в город и вернулся отту­да с двумя спецами в «хромовых спинжаках». Они осмотрели бобра, заявили, что это самый сквер­ный бобер, которого они только видели, и увез­ли его, сказав Андрюшке, что деньги пришлют после.

Прошла неделя... другая...

Василий, после отъезда бобра, вздохнул сво­бодно. Он снова завоевал свой авторитет у охот­ников, утверждая, что и он мог бы поймать так бобра, да не захотел поганиться о него.

— Убить бы я его убил, черт с ним, ну и от­сидел бы три года, зато было бы что на старости вспомнить. А поймать, это что: вон ребятишки тоже мышей ловят.

***

Деньги Кисляку не высылали и про бобра скоро забыли, кроме самого Андрюшки. Он клял­ся и божился, что поедет в город и там «вытрях­нет свои денежки».

Мужики подзадорили его. Кисляк призанял денег и отправился в город за «бобриными день­гами». Его ждали с нетерпением и устроили ему, торжественную встречу. Андрюшка вылез из ва­гона хмурый, ударил себя в грудь кулаком и нео­жиданно сказал речь:

— Товарищи мужички! За что же я по воде да по грязи-то елозил? Нет моего бобра в живых... Городские дураки-то посадили его в каменный амбар, что при горпо, а он там стены известко­вые оглодал и издох... Видел я его... Лежит уже ободранный, и жалко мне его... Дали мне 15 руб­лей и сказали: “Иди, товарищ, домой, к бабе... Небось ждет...”

Из толпы крикнули:

— Ну, а деньги-то где?

— Со мной деньги, — гордо сказал Андрюш­ка. — Идемте, ребята, пропивать даровые... На­прасно я что ли, по воде-то ходил?..

Вечером я зашел к Василию. Он сидел за сто­лом, старательно водил пером по бумаге. Увидев меня, он радостно помахал ею по воздуху.

— Я Кисляку, черту, не спущу, — закричал он весело. — Он у меня в тюрьме, сволочь, на­сидится... Вздумал бобров ловить, сукин сын... Здорово его накрыли в городе... Он ведь с них хо­тел полсотни сорвать... А ему полтора десятка — на... А тут еще я про него кое-что узнал...

я прочитал на отданной мне бумаге:

...В мелицею и охочий союз от гр-на д.Таптоватки, В.Гашнекова.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу мелицию, гр-на нашей деревне Андр. Кислека, посодить в ордом. Так он когда поймал бабера, то бил его, и отшиб ему печенки. И тот исдох в амбаре, а не от известки, как скозал Кисляк.

1925 г. мая, число 17.

К сему Василей Гашнеков».

— Ну что, пойдет? — спросил меня Василий.
— Конечно, пойдет. Написано хорошо, — по­хвалил я.
— Ну, а все-таки мы этого бобра будем по­мнить, — задумчиво протянул Василий...

Сторожевские Хутора, 1939 год