НА САМОМ КРАЮ ЗЕМЛИ
Начало В огне войны
После ранения лечился я в госпитале № 2995 на станции Шилово Рязанской области. Туда привезли меня на санитарном поезде. Шел мне тогда 22-й год, и было у меня воинское звание гвардии старший лейтенант.
В госпитале я встретил старшую медсестру Лапшину Нину Андреевну. Мы как-то быстро нашли общий язык, подружились и 12 апреля 1945 года поженились. Всё располагало к этому. Мы оба были молоды. На улице была весна. Война кончалась. Я сообщил маме, что женился, и что жену звать Нина. Обещал скоро приехать и лично познакомить с женой.
Нина Андреевна родилась в деревне Князевские выселки Ухоловского района Рязанской области. Ее родители - отец Лапшин Андрей Макарович и мать - Лапшина Евдокия Семеновна, потомственные крестьяне. Их жизнь была такой трудной, как и в других районах России.
В семье было пятеро детей: старший сын Иван, дочери - Вера, Нина, Люба и младший сын Валентин. Все члены семьи родились и выросли в своей родной деревне. Потом постепенно перебрались в Ивантеевку Московской области. Ныне здравствует только одна Люба. Остальные члены семьи нашли свой вечный покой на разных кладбищах города.
Нина Андреевна после окончания школы поступила в Ряжское медучилище. После окончания училища была направлена в Шиловский район Рязанской области и работала там в райздравотделе, занимаясь оздоровительной работой среди детей и подростков. С началом войны она была мобилизована в госпиталь на станции Шилово.
В средине мая 1945 года я был выписан из госпиталя и направлен в запасной полк офицерского состава в город Горький (ныне Нижний Новгород), а оттуда в Сибирский военный округ.
Вскоре был расформирован и госпиталь, где работала Нина Андреевна. Она поехала в деревню к родителям и стала ждать меня.
Поскольку после ранения я был признан ограниченно годным к строевой службе, то меня определили на должность инструктора по работе среди военнопленных японцев на маленькой станции Ключи, на полпути между Красноярском и Иркутском. Прибыв на станцию Ключи, я там обнаружил таёжную глухомань, несколько домиков, в одном из которых жила небольшая группа офицеров будущего рабочего батальона из военнопленных. Никто еще не знал, когда вообще прибудут эти военнопленные.
Я снял у одной бабули маленькую комнатку и поехал за женой. Поезда ходили плохо. Большей частью, так называемые "пятьсот веселые". Они назывались так потому, что в них были обыкновенные товарные вагоны, и шли они вне всякого расписания вдвое-втрое дольше, чем обычные пассажирские поезда и имели номера выше пятисот.
С родственниками жены я еще знаком не был. Когда я сообщил, что скоро приеду, то родители ее стали очень волноваться. Они просто не знали, как меня встретить и даже побаивались. А когда познакомились ближе, то сразу очень подружились. Я с ними копал торф и косил сено. Евдокия Семеновна как-то сказала Нине, что я даже проще ее.
Когда рассказал, куда мы поедем, и как будем жить, то кое-кто из соседок стал говорить: "Да пропади он пропадом и муж, чтобы ехать с ним туда, куда ворон костей не таскал".
Родители, может быть, и переживали за дочь, но виду не показывали. А Нина Андреевна быстро собрала кое-какие вещички, и мы поехали навстречу неизвестности и своей судьбе.
Я знал много семей военных, которые распались из-за постоянных переездов с места на место, неустроенности с жильем, отсутствия самых элементарных условий для жизни. Особенно остро ощущали это семьи военных в условиях Сибири и Дальнего Востока. Мамины и папины дочки бросали всё и уезжали под родительские крыши.
Я не раз благодарил Бога за то, что моя жена оказалась настоящим спутником военного. Она легко и быстро приспосабливалась к любой обстановке, умела найти выход из любого положения. Была верной женой, заботливой матерью и отменной хозяйкой. Куда ее ни забрасывала судьба, как бы ей трудно не было, она никогда не жаловалась. Только всегда очень переживала за меня и за детей.
Прежде, чем ехать к месту службы, я решил повидать маму. Заодно познакомить ее с молодой женой.
В это время в нашем доме временно размещалось правление колхоза. Мама согласилась на это для того, чтоб хоть как-то выжить. Колхоз обеспечивал топливом и платил маме гроши за уборку помещения.
До Усмани мы добрались благополучно, а вот от Усмани до Грачевки никакого транспорта не было. Пошли на пункт приема зерна. Там нашли возницу на паре быков из Березняговки. Он согласился подвезти нас после того, как покормит быков. Ближе к заходу солнца (холодком) выехали из Усмани.
Ехали почти всю ночь. Нина Андреевна даже немного вздремнула. А я не спал. Смотрел на звёздное небо, дышал воздухом полей и всё думал о маме, что она пережила за годы войны, и как она нас скоро встретит. Ехали мы без предупреждения.
Подъехали к дому около трех часов ночи. Возница поехал дальше, а я подошел к окну и с волнением постучал. Мне никто не ответил. Я постучал еще раз. Слышу голос: "Кто там?". Я сразу узнал мамин голос, но это был голос уже постаревшей женщины. Я назвал себя. Мама немного помолчала, а затем ответила, что заседание правления давно кончилось, что в доме никого кроме нее нет, и что если нужно, приходите завтра. Мама не узнала меня.
Тогда я снова постучал в окно и сказал: "Мама, что же ты меня не узнаешь". Нина стоит рядом и смеется, что приехали, а нас в дом не пускают. Когда я назвал имя жены, она, видимо, догадалась, что никто на селе не знает, как ее зовут, и подумала, что это наверно действительно мы.
Смотрю в окно, как на столе мама зажгла какую-то коптилку и, согнувшись, пошла в сени, открывать уличную дверь. Открыла дверь, узнала нас, совсем растерялась, заплакала и выронила из рук коптилку. Я ее быстро затушил ногой, чтобы не случился пожар и вместе с женой, обняв ослабевшую маму, повели ее в дом. Вскоре мама побежала в сад, где спал в это время брат Валентин, чтобы сказать ему, что "Ванятка" приехал. А мы полезли на чердак, чтобы хоть немного поспать с дороги. Там было не жарко и не было назойливых мух. Кроме того, очень пахло сеном.
Долго спать не пришлось. В сенях то и дело хлопала дверь, прибегали под разным предлогом соседки, спрашивали у мамы правда ли, что я приехал, да еще с молодой женой.
Примерно около 8 часов утра мы спустились с чердака и отправились на речку, чтобы освежиться. Возвращаемся, а у дома целая толпа женщин, и все взоры на нас. Все поздравляют с приездом, и все в первую очередь рассматривают жену. Она не знает, куда деться. По селу идем, все стоящие у домов женщины спрашивают друг у друга - кто такие, когда и откуда приехали, к кому приехали.
А мама не нарадуется. Все засыпают ее вопросами и расспросами. Мужчины тоже поздравляют с приездом, спрашивают, где воевал, и где теперь служу, не встречал ли кого-либо из односельчан на войне. О каждом возвратившемся с фронта человеке знала минимум половина жителей села. Все ждали своих родных и близких. А тут ушел на фронт мальчишкой, а вернулся офицером, в погонах, с орденами на груди, да еще с молодой женой.
Потом я много раз приезжал к маме с женой и детьми, но такого внимания со стороны односельчан как в 1945 году больше не было. К тому времени многие фронтовики вернулись домой, и жизнь постепенно входила в нормальное русло.
Вскоре мы покинули родительский дом и поехали в Сибирь к месту моей новой службы. Приехали на станции Ключи, а моей части уже там нет. В доме, где я жил была оставлена записка, в которой было сказано, что часть выехала, и что мне надо ехать в город Иркутск. Жене я сказал, что такие случаи у нас будут и дальше, и что к этому надо привыкать. Мы собрались и поехали в Иркутск.
Часть догнали в Иркутске, когда она еще разгружалась на воинской площадке. Она разместилась на самом краю города у кладбища. Там было много полуземляных бараков, обнесенных забором из колючей проволоки. На углах зоны были смотровые вышки. Здесь и предстояло разместить отдельный рабочий батальон из военнопленных японцев.
Русских офицеров и солдат в батальоне было мало. Это командование, штаб и подразделение охраны.
Сразу по прибытии в Иркутск мы с женой сняли небольшую комнатку в частном доме на улице 8-я Советская. Странно, что в городе восемь Советских улиц. То ли у тогдашних властей не хватило фантазии, то ли по какой-либо другой причине. 8-я Советская улица была тогда самой крайней в городе, а дальше шло городское кладбище.
Осенью 1945 года мы приняли военнопленных японцев. Это была японская часть, несделавшая ни одного выстрела на фронте. Она следовал из Японии на фронт, но по дороге туда ее застала капитуляция. Вот она и приехала в Иркутск, имея в своем составе ровно 1000 человек со своими командирами, складами, врачами, поварами и машинами. Практически во внутреннюю жизнь военнопленных мы не вмешивались. Всё они делал сами. Использованием японцев на работах вне зоны руководили русские офицеры и штаб.
Работая с японцами, я старался понять их душу, изучал язык, нравы, обычаи, интересовался их настроением, довоенной жизнью в Японии, их семьями, снабжал газетами и другими изданиями на японском языке, отвечал на многочисленные вопросы. Иногда помогал больным в получении нужных лекарств. Когда из Японии приходили открытки от родных, они радовались, как дети. Иногда читали их мне. И всё спрашивали и спрашивали, не знаю ли я, когда их отправят домой в Японию. Больных отправляли досрочно.
На работу ходили с минимальной охраной. Русские солдаты больше напоминали провожатых в большом городе. Дело в том, что в Японии совсем другие правила уличного движения. Поэтому впереди колонны японцев всегда шел наш солдат с красным флажком, а команды подавал японский офицер.
За все время пребывания в плену не было ни одного случая противоправных действий или попытки побега. Некоторые из японцев бывали в семьях наших офицеров, знали их жен и детей.
Моя семья в этом смысле тоже не была исключением. 30 мая 1946 года у нас родилась дочь Нина. Чуть позже купили небольшую швейную машину и отрез на пальто Нине Андреевне. Это были наши первые покупки за время совместной жизни. В стране была карточная система, и всё покупали только на рынке. Встал вопрос, как пошить пальто. И я пригласил к себе домой японского портного. Он сказал, что пальто пошить сможет, но надо посмотреть фасон. Втроем, с дочерью на руках, мы отправились в город. Мы долго шли. Наконец Нина Андреевна увидела на одной из женщин нужный фасон. Я показал японцу на женщину. Он забежал вперед женщины, внимательно посмотрел, затем посмотрел сзади и сказал, что всё понял. Через несколько дней пальто было готово.
Однажды, дочка Нина спала в кроватке дома. Японец портной работал за швейной машиной. Мы стали разговаривать с женой о том, что надо бы сходить в город, да дочку будить не хочется. Японец понял суть разговора и, обращаясь ко мне, сказал, что у него дома шестеро малых детей, и он знает, как с ними обращаться. Поэтому мы можем идти в город, а он за ребенком присмотрит. Так мы и сделали. Вернувшись домой, мы увидели, что дочь еще спит, а японец крутит швейную машину.
За годы работы с японцами я убедился, что это простой, талантливый и очень трудолюбивый народ. Войну он ненавидит так же, как и все простые люди на земле.
В это время я смог побывать во многих уголках Прибайкалья, Приангарья и других заповедных местах Иркутской области. Огромное впечатление произвел на меня седой Байкал с его прибрежными горами и кругобайкальской железной дорогой, многочисленными реками и речками, впадающими в озеро-море. И только одна Ангара вытекает из Байкала. С грохотом и пеной мчится она к Енисею. Уникальные и неповторимые места. В одной из деревень на берегу Байкала мне как-то рассказали такую легенду.
У седого Байкала сотни верных дочерей. Все они стремятся к нему. И только одной Ангаре понравился красавец Енисей. Она решила оставить отца и убежать к своему возлюбленному. Отец Байкал, чтобы помешать дочери, бросил на ее пути гору-камень. Но Ангара все равно сбежала к Енисею. Так и лежит до сих пор этот камень при выходе Ангары из Байкала. Люди называют его Шаманов камень.
Когда я первый раз поехал на Ангару, то сначала услышал, а уж потом увидел реку. Ехали мы тайгой. Примерно за километр от реки услышал какой-то монотонный шум. Ехали дальше, и шум становился все сильнее и сильнее. Наконец шум превратился в грохот, и мы вышли на берег реки. Поразительное и незабываемое зрелище.
Река словно специально демонстрировала свою мощь и величие. Поражала, прежде всего, стремительность течения огромной массы воды. С грохотом и пеной вода устремлялась вниз, заглушая все в округе. Долго мы любовались мощью красавицы Ангары.
Потом, спустя много лет на Ангаре построят плотины и электростанции. Не знаю, изменили ли они облик реки. Но я запомнил Ангару мощной, шумной, стремительной. Она была подстать своему отцу Байкалу.
Впечатляла и езда на поезде по кругобайкальской железной дороге. Посмотришь с одной стороны, кажется, что поезд свалится в воду. Посмотришь с другой стороны, отвесная скала прямо у самого вагона. Голова поезда входит в один тоннель, середина находится во втором тоннеле, а хвост выходит из третьего. Позже, после электрификации железной дороги, построят объездной путь.
Прибайкалье знаменито своим омулем. Его продают повсеместно солёным, копченым и с душком.
Осенью 1947 года военнопленных стали понемногу отправлять домой в Японию. В это время в городе Красноярск формировался рабочий батальон. Меня переводят в этот батальон сначала на комсомольскую, а затем и на партийную работу. Я со своей семьей отправляюсь в Красноярск.
По окончании формирования батальон погрузили в вагоны и отправили на Камчатку. Во Владивостоке нас должны были пересадить на пароход.
Приехали во Владивосток, а он буквально завален снегом. Нас сразу же бросили на расчистку города и железной дороги. И так продолжалось около месяца. Жили с детьми в вагонах-теплушках около месяца, а парохода на Камчатку всё нет и нет.
На Камчатку мы так и не попали. Было принято решение оставить нас на большой земле. Батальон разместили за городом в бухте Малый Улис, а семьи офицеров в длинном бараке высоко на одной из прибрежных сопок. Каждая семья получила комнатку, отделенную от другой семьи легкой фанерной перегородкой.
Служба в этой части особенно не запомнилась. Строили и ремонтировали в основном в интересах Военно-морского флота. Здесь, мне было присвоено очередное воинское звание капитан. Здесь, я начал знакомиться с Приморским краем.
Нина Андреевна быстро приспособилась к новой обстановке. Кое-что шила для себя и дочери. На рынках города много было дешевой рыбы и других морепродуктов. Они занимали большое место в нашем рационе. Рыбу жена готовила отменно. Только сковородка была одна на всех, и я иногда со смехом наблюдал, как женщины разыскивают ее.
Как-то, в самом начале пребывания во Владивостоке, мы с женой отправились на рынок. В это время в город пришел с промысла краболов, и на рынке шла бойкая торговля крабами по 50 копеек за штуку. Еще не доходя до рынка, жена заметила, что многие женщины несут в сетках каких-то больших пауков, и спросила меня, что это такое. Я сказал, что это крабы. Ранее ей приходилось пробовать вкусные консервы из крабов. Но она и понятия не имела, что они вот такие страшные и чем-то похожи на пауков.
С тех пор, все мои попытки принести домой и приготовить крабов встречали решительный отпор со стороны Нины Андреевны. «Нечего о них поганить посуду», - обычно говорила она.
Нечто подобное произошло и с камбалой. Я как-то принес домой огромную камбалу. Она была больше нашей сковородки. Спина черная, а брюхо белое. Не стало в нашем доме и камбалы, хотя камбалу в томатном соусе раньше Нина Андреевна ела с удовольствием.
Но, слава Богу, в городе было очень много другой рыбы и других морепродуктов. И купить их мог каждый. Красная икра, например, стоила 19 рублей за килограмм, балык и пласт - 8-10 рублей, а небольшая, но очень вкусная рыбка корюшка продавалась на рынке с утра по 40 копеек за блюдо в которое входило более 2 килограммов, а после обеда по 20 копеек. Эту рыбку все мы ели с большим удовольствием, и готовила ее Нина Андреевна просто мастерски.
В марте 1951 г. я был назначен на должность преподавателя политических предметов в одну из школ Тихоокеанского флота. Школа находилась на острове Русском. Его отделяет от города пролив Босфор-Восточный. Была зима. Прямо по льду, ориентируясь по вешкам, на машине мы отправились через пролив на остров Русский. На самом краю острова, обращенном в сторону открытого моря, есть маленькая бухта. В нее не заходят ни корабли, ни катера. Там нет даже пирса для обыкновенных лодок. Вообще ничего нет. Есть только название - бухта Холуай. Никакого гражданского населения на острове вообще нет. Только одни военные, разбросанные по гарнизонам постам и точкам.
Вот на берегу этой бухты в небольшом распадке между скалистых сопок, поросших пробковыми деревьями, обвитых лианами и другой буйной растительностью, нам предстояло жить и служить. Но это все мы увидим летом. А теперь была зима. Бухта покрыта сплошным льдом. И только там, ближе к горизонту, виднеется черная полоса открытого моря. Неспокойного и вечно штормящего.
Наш гарнизон состоял из небольшой казармы, расположенной на склоне одной из сопок, в которой жили 150 человек курсантов, и двух досчатых (щитовых) домиков, где распологались офицеры со своими семьями.
От моего предшественника нам досталась комнатка с печным отоплением, небольшая кухня, лесной кот, сменивший нескольких хозяев и примерно месячный запас дров. Место для нашего гарнизона здесь было выбрано, видимо, потому, что здесь, из-под сопки, на которой стояла казарма, текла струйка пресной воды. В этот родничок вставили трубу, и водой пользовался весь гарнизон. Под трубой всегда стояла какая-нибудь посудина и днем и ночью. В Приморье с водой всегда были проблемы. В районе Владивостока грунтовой пресной воды нет. При царе еевозили пароходами из Кореи. При советской власти, где-то в горах на горной реке, соорудили плотину и оттуда по многокилометровому водоводу стали подавать ее в город. Вода во Владивостоке схожа с байкальской. И та и другая ледникового происхождения мягкая и кристально чистая.
И так мы оказались на самом краю земли. Пока устраивались на службе и дома, наступила весна, а за ней и лето. Бухта очистилась ото льда. Сопки покрылись яркой зеленью, а небо и море стали синими, синими. Вот в один из таких ярких солнечных дней у нас с Ниной Андреевной родилась вторая дочка Люда. Родилась она по дороге в госпиталь в лесу, под пробковым деревом, среди пышного разнотравья.
По приезде в госпиталь, пожилой военный врач спросил, кто хоть родился. Мы ответили, что девочка. В ответ врач проворчал: "Эти девчонки вечно торопятся". Затем внимательно осмотрел обеих женщин и отправил всех нас домой. В госпитале не было палаты для женщин. Было это 6 июля 1951 года.
Вообще-то климат в Приморье муссонный. Это когда ветры дуют зимой в основном с суши, а летом с моря. Летом солнечных дней не так уж много. Часто бывают плотные туманы, да такие что, в пяти метрах ничего не видно. В такой туман на маяке, при входе в порт, обычно включается ревун. Его звук слышен на много километров.
Он предупреждает идущие корабли об опасности. В Англии морские туманы делятся по категориям. Есть такая категория, которая в переводе означает "гороховый суп". Плотность тумана столь высока, что находящийся в нем человек чувствует себя, как в гороховом супе. Туманы на море обычно бывают при полном штиле, т.е. при отсутствии какого-либо ветра.
Другое дело в ветреную погоду и, особенно, когда ветер дует с моря. Огромные волны катятся одна за другой, разбиваются о прибрежные скалы и выбрасывают на берег всё, что может плавать - бочки, бревна, ящики, порванные сети и т.д. Наш щитовой домик отделяла от уреза воды только дорога, идущая по самому берегу. Во время шторма брызги от разбившихся о скалы волн летели через нашу крышу. В такую погоду мы обычно не спали. А как только шторм начинал утихать, мы шли по берегу и отбрасывали подальше от воды всё, что выбросило нам море. Через несколько дней всё это подсохнет и пойдет нам на дрова. Кстати, пропитанные морской солью дрова горят небольшим красноватым пламенем и дают много тепла.
Однажды после шторма курсанты школы подобрали на берегу порядочный кусок рыболовной сети и соорудили из него примитивный невод. В один из выходных дней стояла хорошая погода, и море было спокойным и ласковым. Начальник школы разрешил курсантам порыбачить. Отойдя на десантных лодках от берега, они закинули свой невод и стали тянуть его обратно. А на берегу собралась большая толпа болельщиков и просто любопытных - курсанты, офицеры, их жены и дети. Других развлечений не было. Разве что 2-3 раза в месяц привезут какое-либо старое кино на узкой пленке.
Через некоторое время лодки с концами невода причаливают к берегу. И тут подхватывают невод все, кому не лень, и с гамом и шумом тянут его на берег. Даже маленькие дети участвуют в такой рыбалке.
Улов оказался значительным. Шесть бочонков, принесенных с кухни, быстро заполнили рыбой.
А рыбаки снова отчалили на лодках от берега со своим неводом. И так несколько раз. Повар кричит из окна кухни, что больше рыбы не надо, и что ее некому обрабатывать, а рыбацкий азарт продолжает своё дело. В результате рыбой был обеспечен весь наш небольшой гарнизон на много дней. Жаль, что не было тогда холодильников.
Дочке Нине в это время было пять лет. Она тоже смотрела, как дяди ловят рыбу, и была вместе с другими детьми на берегу моря. Жена в это время была с маленькой Людой дома. Кто-то из курсантов вручил Нине большую рыбу и сказал, чтобы она несла ее домой. Нина взяла рыбу, прижала ее обеими руками к груди и побежала к маме.
Прибежала домой вся в рыбьей чешуе. Хвост у рыбы тащится по земле, а она с радостью сообщает маме, что принесла рыбу и что вновь побежит за другой рыбиной.
Иногда ходили в лес за орехами. Только в лесу было очень много клещей. Как бы плотно не закутывался, все равно клещи находили дорогу к телу. Особенно доставалось лесному коту, что жил у нас в доме. Охотясь на лесных мышей и птиц, он иногда прибегал домой и буквально выл от клещей, засевших в его шерсти. В этих случая приходилось почти купать кота в керосине. И после того, как клещи отпадут от его тела, он долго отсыпался где-нибудь под лавкой.
С наступлением зимы пролив, отделявший остров от города, покрывался льдом. В это время связь с городом практически прекращалась, до тех пор, пока лёд станет достаточно прочным, чтобы по нему могла пройти машина. На это время у нас всегда был запас сухарей.
Весной 1953 года нашу школу переводят на большую землю и размещают ее в пригороде Владивостока в районе так называемый "шестой километр". Это было как нельзя кстати. Младшую Нину скоро надо было определять в школу.
Семьи офицеров размещают в недостроенном 2-х этажном доме. В доме было печное отопление. Остальные все удобства (даже холодная вода) на улице. Нашей семье досталась маленькая 2-х комнатная квартирка на втором этаже. Но и этому мы были очень рады.
Служба у меня шла обычным чередом. Тогда же было присвоено очередное воинское звание майора. Но вскоре после этого, школа была реорганизована. Моя должность была исключена из штатного расписания. Подходящей должности для меня не было. Управление кадров флота предложило мне пойти на годичные курсы офицерского состава Тихоокеанского флота. Курсы размещались близко от дома, где мы жили.
На курсах были классы для офицеров, которые служили на берегу и отдельно классы для офицеров, которые служили на кораблях. Я был зачислен в группу, служивших на берегу.
После первых занятий я понял, что меня будут обучать по той же самой программе, по которой я преподавал в школе. Практически на этих курсах мне было нечего делать. Тогда я объяснил начальнику курсов, что я сам работал преподавателем, что предлагаемую нам программу я хорошо знаю. А поэтому попросил разрешить мне посещать занятия в группе, где обучаются офицеры плавсостава, а зачеты я буду сдавать и там и там. Начальник курсов мою просьбу удовлетворил.
Я стал старательно изучать организацию службы на корабле, тактику морского боя и т.д.
Через год на флот приехала комиссия для приема экстерном экзаменов за военно-морское училище. Экзамены принимались непосредственно на курсах. Я подал рапорт, чтобы меня допустили к сдаче этих экзаменов. Из пяти предметов я три предмета сдал на «отлично» и два на «хорошо». А в группе сухопутных офицеров я по всем предметам получил только пятерки. Таким образом, я получил диплом об окончании военно-морского училища и удостоверение об окончании курсов Тихоокеанского флота с отличием.
Вскоре, я был назначен на должность заместителя командира отдельного морского инженерного батальона по политической части. Часть была боевая и хорошо оснащена технически. Она могла решать различные задачи как на море, так на суше. С ее личным составом мне пришлось побывать в разных уголках Приморья.
Кроме основных боевых задач нам часто приходилось принимать участие в разного рода спасательных работах и ликвидации последствий стихийных бедствий. Только у нас была специальная техника и подготовленные для этих целей люди.
В Приморье часто бывают тайфуны. Это когда ветер ураганной силы и дождь, как из ведра. В такую погоду с прибрежных гор и сопок с грохотом несутся огромные потоки воды. Они сметают на своем пути деревья, мосты, линии электропередачи, затопляют населенные пункты, заливают улицы городов и дороги камнями и грязью. Во время тайфуна на море часто гибнут корабли и люди.
Припоминаю такой случай. Как-то в один из выходных дней в Приморье пришел очередной тайфун. Большинство офицеров части отдыхали дома. Я находился в штабе. Вдруг телефонный звонок. Дежурный на КПП взволнованным голосом доложил, что к проходной прибежали люди и просят срочно помочь. Ливневые потоки отрезали от большой земли группу людей в 10-15 человек. Они находятся на небольшом пяточке, который с каждой минутой становится все меньше и меньше. Кроме того, в потоке застряла машина с авиационными моторами. Шофер уже забрался на кабину.
Я приказал водителю большой амфибии срочно выехать к месту происшествия, вытащить машину и взять на борт терпящих бедствие людей.
Машина вышла за ворота и вскоре была на месте. Глазам предстало поразительное зрелище. Обычный ручеек превратился в огромный поток, с грохотом мчащийся в сторону моря. Куда ни посмотришь, кругом вода. А ливень и ветер не утихают.
С двумя работающими винтами машина вошла в бурлящий поток и двинулась к застрявшей машине. Оба водителя с трудом зацепили ее тросом от лебедки амфибии и вытащили из бурлящего потока.
А с пяточка слышны крики о помощи. Смотав на лебедку трос, водитель снова бросил машину в грохочущий поток. С большим трудом добрался до пятачка. Едва люди забрались на борт амфибии, как пятачок исчез под водой. Машина двинулась к берегу. И хотя двигатели работали на полную мощь, ее все больше и больше сносило по течению в сторону моря. Наконец машину прибило к одному из мостов на автотрассе, что проходила по самому берегу моря. Водитель дал команду людям перебраться на мост. Они быстро покинули машину и были уже в безопасности.
Водитель попытался развернуть машину носом по течению, но новая мощная волна захлестнула ее, и она пошла на дно, а водителя поток вынес в море. Там его и подобрали. К счастью, он не пострадал. Когда тайфун покинул Приморье, и вода спала, достали машину, освободив ее от завала камней и песка.
Этот случай долго обсуждался во флотских верхах. Одни одобряли за быстро принятое решение и спасение людей. Другие же наоборот утверждали, что не стоило так рисковать, что затопленная машина стоит около полумиллиона рублей, и что надо было найти другое решение и согласовать его с начальством. А какое могло быть другое решение, когда все решали считанные минуты. Все кончилось миром. Машину восстановили, и водитель жив и здоров.
За мной была закреплена малая (командирская) плавающая машина. внимательно рассматривали эту лодку на колесах. Мои дочери, Нина и Люда, на зависть мальчишкам всегда стремились прокатиться со мной, когда мама посылала их за хлебом в магазин.
Однажды, во время учений, мы ехали на такой машине по берегу моря и, увидев пологий спуск, сходу плюхнулись в воду. Отдыхающие на берегу не поняли, с какой машиной имеют дело, подняли тревогу и стали кричать, что машина со скалы упала в море. Тогда такие машины были редкостью.
Офицеры части были настоящими знатоками своего дела. Каждый из них в любой обстановке мог принять неординарное, единственно верное решение и взять всю ответственность на себя.
Иногда личному составу приходилось решать совсем несвойственные и казалось бы совсем не выполнимые задачи. Вот такой один пример.
Как-то командование флотом поручило нам в одной из бухт в кратчайший срок построить дамбу. Да такую, чтобы по ней могли свободно ходить автомобили и другая техника. Для нас это было впервые, и совсем не обычно. Строить дамбу в условиях моря дело непростое, да еще в такой короткий срок. Но приказ есть приказ. Он должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок.
Командир собрал офицеров и повез их на рекогносцировку на место предстоящих работ. После долгих обсуждений, промеров и расчетов было решено использовать при строительстве дамбы силу мощного взрыва. А для этого в одну из скалистых сопок, прилегающих к бухте, заложить 50 тонн взрывчатки и взорвать, но так, чтобы скальный грунт лег в строго заданном направлении. Нужны были уверенность в успехе и точный расчет.
Буквально на второй день началась подготовка штолен для закладки взрывчатки.
И вот наступил день взрыва. Время взрыва 12 часов дня. Вся техника и люди были укрыты далеко в сопках. И хотя место было безлюдное, за много километров все воинские части и посты были предупреждены о предстоящем взрыве.
На командном пункте осталась только группа специалистов-подрывников. Мы наблюдали за взрывом в стереотрубы с противоположного берега бухты.
И вот по рации подается команда: "Взрыв!". Видим, сопка как-то подпрыгнула, а затем свалилась в сторону моря. Над местом взрыва поднялся большой, клубящийся столб дыма, и через нас прошла мощная ударная волна. Все это было похоже на небольшой ядерный взрыв. Прибыв на место, мы увидели вместо сопки огромную воронку-кратер, а в бухте почти готовую дамбу. Дополнительно укрепили откосы, выровняли проезжую часть, и дамба готова. Командующий флотом объявил всему личному составу благодарность за умелые действия и быстрое решение поставленной задачи.
Вся жизнь и деятельность части была тесно связана с морем и флотом. Часто наш личный состав уходил далеко в море и выполнял специальные задания командования флотом. Военные и гражданские организации часто обращались за помощью к нашим водолазам или просили помочь инженерной или другой специальной техникой. При необходимости в считанные часы мы могли развернуть жилой городок и обеспечить его всем необходимым. Наши подвижные электростанции могли обеспечить электроэнергией небольшой город. У нас была самая совершенная дорожная техника.
Служба в отдельном морском инженерном батальоне мне нравилась тем, что жизнь здесь была исключительно живой. Зимой и летом личный состав находился в постоянном движении, решал те или иные практические задачи на море и на суше. Все время в движении и заботах. Видимо и это способствовало поддержанию в части высокой воинской дисциплины. О так называемой дедовщине здесь никто не слышал. Призывники всегда шли с охотой служить в часть. Особенно парни из сельской местности. Они, просили поставить их поближе к технике, чтобы приобрести какую-либо специальность. Их просьбу, как правило, удовлетворяли. И люди старались, как говорится, не за страх, а за совесть.
Перед демобилизацией в часть приходили представители разных организаций и подбирали нужных специалистов. Большим спросом пользовались водолазы, водители различной техники, электрики, мотористы, подрывники и т.д. Многим служба в нашей части стала своего рода путевкой в жизнь. Демобилизованные сразу получали высокооплачиваемую работу по специальности и жилье. Вскоре обзаводились семьями. Потом с женами и детьми иногда приходили в часть и рассказывали женам и детям, как они служили, благодарили офицеров за все, что дала им военная служба.
После назначения на новую должность мы переехали в поселок Рыбак. От моего предшественника нам досталась 2-х комнатная квартирка в щитовом доме с большой черной круглой печкой и без всяких удобств. Дети пошли в школу. Здесь уже была более цивилизованная жизнь, чем на острове. Рядом магазин, школа, больница, кое-какой общественный транспорт.
Через два года часть передислоцируют на новое место в более удобные и более просторные казармы в район 1-й речки. Казармы находились высоко на сопке (название сопки "Саперная"), и оттуда открывался широкий обзор на Уссурийский залив и на город Владивосток с его тыльной стороны.
Для семей офицеров собственными силами часть построила два деревянных одноэтажных домика без всяких удобств и с печным отоплением. Нам досталась отдельная 2-х комнатная квартирка. Это было наше последнее жилище на краю земли.
Тогда существовало положение, по которому офицеры, прослужившие в отдаленных районах не менее семи лет, подлежат переводу в западные районы страны. Но всё дело том, что многие майоры или полковники сидели на должностях старших лейтенантов где-нибудь в центре страны и ни за что не хотели ехать на Дальний Восток. Приобретали разного рода справки о том, что им или членам их семей приморский климат противопоказан и т.д. Да и кто захочет поехать из городской квартиры со всеми удобствами в комнатку где-нибудь в бараке, где нет ни больницы, ни школы для детей и где даже хлеба не всегда можно купить.
Вот так я и прослужил на краю земли почти 14 лет. Вместе со мной служила и моя семья.
Наконец ушло ходатайство о переводе меня на Балтийский флот, а вскоре вышло в свет постановление правительства о сокращении Вооруженных Сил страны на 1 миллион 200 тысяч человек и следом приказ Министра обороны о том, что всякие перемещения офицеров приостановить вплоть до конца сокращения. А оно было рассчитано на два года. Таким образом, все наши надежды на перевод на запад снова рухнули.
Ни часть, ни моя должность сокращению не подлежали. Но подлежали сокращению и увольнению в запас много офицеров, у которых не хватало до пенсии от нескольких месяцев до года. У меня был один знакомый майор командир топоотряда. Его три раза призывали и увольняли. Ему 54 года. У них четверо детей, и теперь его снова увольняют. А чтобы получить пенсию надо прослужить еще год. И таких набралось порядочно. Было решено дать им дослужить до пенсии.
Всем увольняемым офицерам в течение месяца представлялась работа и в течение трех месяцев квартира. Учитывая это, а так же то, что моя выслуга позволяла мне уйти на пенсию, я обратился с просьбой уволить меня по сокращению штатов. Но мне было только 37 лет, а по положению я должен служить до 45. Решения не было около года, В конце концов, меня пригласили в управление кадров и спросили, согласен ли я на увольнение и если согласен, то куда поеду или останусь в Приморье.
Кстати всем увольняемым настоятельно рекомендовали оставаться по месту службы, обещая разные блага. Я от Приморья наотрез отказался. 14 лет службы на Дальнем Востоке для меня было более чем достаточно. А своим новым местом жительства я назвал Ивантеевку Московской области. Здесь жили родственники Нины Андреевны.
В апреле 1961 года пришел приказ Министра обороны об увольнении меня в запас Вооруженных Сил. Так закончилась моя военная служба, длившаяся почти 20 лет. Из них 4 года войны и 16 лет в Сибири и на Дальнем Востоке. Мой ратный труд был отмечен двумя орденами "Отечественной войны" 1 и 2 степени, орденом "Красной звезды", медалью "За боевые заслуги" и многими другими медалями.
Мы с женой решили подождать, пока дети закончат учебный год в школе, а сами стали потихоньку собираться в дорогу. А часть, где я служил последние годы, снова получила приказ на переезд на новое место.
Наконец дети закончили учебный год. За день до отъезда я решил в последний раз показать им море, пройти с ними на катере по бухте Золотой рог и другим бухтам, прилегающими к городу. Затем мы купили крабов, заняли у соседей ведро и сварили их прямо на костре. Это был прощальный банкет. На следующий день мы уже были в поезде Владивосток-Москва.
Прощай военная служба!
Прощай Приморье!
Мы мчались на запад навстречу новой для нас жизни.